Они остановились, только когда на бег уже не осталось сил, а дыхание, вопреки всем чарам Орсино, превратилось в опасные хрипы.
Хоук тяжело осела на валежник — еловые ветки были влажными после недавнего дождя; здесь везде ощущалась сырость, сырость забивалась в рот, в легкие, кажется, даже пропитывала кости. Плащ намок и дополнительной тяжестью висел на плечах, а лямки походного мешка будто стерли кожу до мяса.
Можно ли устать до такой степени, чтобы вообще ничего не чувствовать?
Болотистые низины по ту сторону Виммаркских гор на поверку оказались более чем омерзительным местом, и Мариан могла лишь надеяться, что ее спутник, будучи эльфом, воспринимает это чуть более позитивно, чем она сама.
Недовольно завозился Ловкач, сунувшись под очередной куст и обрушив на себя небольшой водопад с широких листьев, собравших воду, будто в пиалы. Мокрый, как из реки, мабари обиженно фыркнул и гордо отправился к Орсино — за поддержкой.
Хоук отрешенно подумала, что поддержка ей бы тоже сейчас не помешала.
Они несколько раз теряли след: скорее всего, два оставшихся карателя использовали отводящие зелья; Мариан сама не брезговала подобным в бытность наемницей. После этого поисковик архимага едва не завел их обратно к перевалам, а Ловкач скулил и тер лапами нос, словно ядовитый запах жег ему ноздри.
Теперь перед ними расстилалась полоса зыбкой топи, а солнце уже почти что скрылось за горным хребтом.
Идти дальше вслепую было невозможно.

Хоук заставила себя приподняться и стянуть с плеч мешок: ей казалось, что он набит булыжниками весом с голову гарлока каждый. Поморщившись, осторожно растерла плечи — было больно. Жизнь в Верхнем городе приучила к шелковым простыням и горячей воде, и теперь это ощущалось особенно отчетливо.
Слабый дрожащий ветерок магии жизни коснулся кожи, мягко огладил ноющие ступни, ободряюще пробежался вверх по позвоночнику.
— Мне почти стыдно, — хрипло сообщила Мариан, позволяя себе несколько секунд просто отдаться на волю целительной силе. — Сейчас, Орсино… Я уже почти встала.
Архимаг слабо усмехнулся.
Ему тоже досталось немало; да, эльфу было намного легче скользить по мокрым травам, и он почти ни разу не проваливался по колено в топь, как Хоук, но все же Орсино не был ни наемником, ни воином, привыкшим к походам, и Мариан, положа руку на сердце, не хотела даже представлять, как должен сейчас чувствовать себя бывший Первый чародей.
Который за все время пути ни разу не попросил ее остановиться передохнуть или хотя бы немного сбросить темп.
Да, Хоук почти что было стыдно.
Настолько, что она даже заставила себя подняться на ноги и сгрести в одну кучу ветки валежника. Те были мокрые насквозь; зажечь костер огнивом было бы неимоверно сложной задачей, но, к счастью, Тень не заботят такие нюансы.
Лазурное пламя расцвело дрожащими лепестками.
Тепла от него было не очень много, но такой костер не давал дыма, а это было важнее. Эффект отводящих зелий должен был выветриться через сутки, но пока что они не имели ни малейшего представления, насколько далеко или близко от них находятся враги. Дальше, чем мог бы услышать мабари, поэтому они могли разговаривать без опаски, но дым всегда выдает местонахождение.

— Наверное, мне не дано понять, что же некоторые находят в охоте, — со слабой усмешкой пробормотал Орсино.
Хоук смотрела, как он осторожно отложил в сторону посох, размял руки — тонкие пальцы чуть подрагивали от усталости и напряжения. Сила, в бою стекавшая огнем и Тенью с его ладоней, уже почти не чувствовалась, лишь обрывочные тонкие струны жизни изредка звенели в унисон лесу.
Он успевал за ней только за счет маны… Сейчас она должна быть выжата досуха.
— Азарт погони? — сипло отозвалась Мариан. Потерла виски. — Прости. Мы отдохнем нормально, как только разберемся с теми двумя.
Эльф устало оперся спиной на влажный ствол ели. Передернул плечами — холодно; ночами в низинах у болот всегда становится слишком холодно, особенно если на тебе нет ни одной сухой нитки.
— Разве я жаловался? Хотя, конечно, по сравнению с покоями в Казематах, нынешняя обстановка немного проигрывает в сухости.
Мариан лишь фыркнула. Спокойно-легкая ирония Орсино, не изменявшая ему в любой ситуации, становилась для нее своеобразным якорем. По крайней мере, с ним не требовалось о чем-то постоянно спорить, как, к примеру, с Андерсом, и постоянно что-то доказывать, как со Справедливостью.
Это было намного проще.
Зверь в ее груди, вскинувший было голову, умиротворенно свернулся обратно в клубок и закрыл глаза.
Женщина придвинулась ближе к костру, потерла озябшие ладони. В придачу к усталости пришел холод, вцепился острыми клыками в тело. Очень хотелось настоящего огня, живого и горячего, но они не могли рисковать.
Лазурное пламя бросало бледно-мертвенные блики на кожу.
Хоук подняла взгляд — Орсино рассматривал ее, чуть склонив голову набок; в глазах цвета жизни отражалась сама Тень.
— Почему ты не сказала мне? — негромко спросил эльф, и Мариан поняла, что он имел в виду: тот самый взрыв. Инстинктивно напряглась, ожидая обвинений, но архимаг лишь передернул плечами, отвернулся. — Я либо глуп и чего-то не понимаю, либо… То, что вы сделали, пусть и было необходимостью, но если бы только я знал заранее, можно было бы предотвратить столько смертей. Я настолько не заслужил твое доверие? Хотя, впрочем, — он коротко качнул головой, словно отгоняя назойливый призрак кровавой памяти, — впрочем, может, и не заслужил.
…страх, страх, воплотившийся в смерти и крови, в огромной уродливой твари с одним желанием — убивать…
Голос Орсино остался по-прежнему ровным, но что-то дрогнуло, завибрировало в воздухе — остро, неправильно.
Мариан заставила себя подняться, подойти ближе, опуститься напротив, настойчиво заглянуть в глаза — они не могли позволить себе преступление не доверять друг другу; только не сейчас, слишком многое было поставлено на кон.
— Орсино, дело совершенно не в этом, — она вздохнула, раздраженно махнула рукой. — Послушай, мы же не совсем идиоты. Да, у Справедливости уже заканчивалось терпение, да, у меня было не так много времени, но по изначальному плану все должно было быть иначе… совсем иначе.
Женщина встряхнула головой; темные волосы выбились из небрежно закрученного пучка, упали на лоб.
Они действительно думали, что все просчитали.
…только не учли Мередит с ее лириумным мороком.
— Все должно было начаться только через три недели, — тускло проговорила Хоук, прикрывая глаза. — Мы собирались связаться с тобой и старшими чародеями… Объяснить все, возможно, показать. Потом Манифест — создать подобающее настроение среди населения, заставить их сомневаться… Ты бы знал, как сложно заставить людей сомневаться в своих идеалах… Взрыв был самой крайней мерой, на тот случай, если бы ничего не получилось добиться переговорами; Андерс заложил взрывчатку по настоянию Справедливости, но мы не думали, что…
Когти ее зверя полоснули по грудной клетке изнутри; недовольно: победители не оправдываются, победители всегда уверены в себе.
Мариан поморщилась.
— Все пошло не так, — буркнула она. — Сэр Каррас обнаружил письмо Мередит с просьбой об объявлении Права Уничтожения, адресованное в Вал Руайо. Мы не были готовы, Орсино, мы отчаянно не были готовы, мы едва-едва успели наладить поставки в Убежище, но надо было действовать немедленно, чтобы не потерять тех, кто еще оставался жив. И мы разрубили узел… как сумели.
…все правильно, все по справедливости.
…душа за душу, жизнь за жизнь.
Беззвучно фыркнул, дернул ухом Ловкач, подполз к ним на брюхе, свернулся аккурат между ней и Орсино, заискивающе скульнул, напрашиваясь на ласку. Хоук лишь усмехнулась про себя: ума у пса вполне хватило на то, чтобы устроиться в пределах досягаемости их двоих и теперь блаженно закатывать глаза от двойной порции поглаживаний-почесываний.
Она посмотрела на архимага, но тот молчал, зарывшись тонкими пальцами в шерсть собаки, и явно думал о чем-то своем.
Ну и демон с ним.
Валежник был мокрый, но все же спать на нем было лучше, чем на голой земле. Пытаясь заставить себя не думать о холоде, Хоук сгребла колючие ветки, улеглась-устроилась сверху, подложив под голову мешок и завернувшись в плащ. Ее изредка била дрожь: она слишком выложилась в последней схватке; осознанное и контролируемое погружение в Тень ни для кого не проходит бесследно.
Но зверю не было дела до ее слабостей.
Чуть слышно треснула ветка за ее спиной; Мариан насторожилась, подобравшись, но тут же беззвучно выдохнула с облегчением, когда теплая волна магии жизни накрыла ее пушистым одеялом — и как только у него остались силы? — и чужое тело опустилось совсем рядом, за спиной, нерешительно, осторожно.
— Аура не удержится на дистанции, — почти беззвучно, словно извиняясь, прошептал Орсино.
И Хоук совершенно искренне ответила:
— Ну и пес с дистанцией.

***

Ледяная корка ровной полосой легла под ноги, серебристой лентой укрыла-спрятала грязную болотистую жижу. Недовольно фыркнул Ловкач, неловко перебирая лапами: пес явно чувствовал себя неуютно на скользком льду, но выбора не было.
Пересечь болота они могли только так.
Чары Хоук выплескивались порывисто и резко: женщина спешила, а в магии нельзя было спешить. Поэтому дорога получалась узкой и неровной, неудобной ни для бега, ни для ходьбы; не сравнить со сверкающей идеальной белизной полосой Орсино.
Они колдовали по очереди, чтобы не слишком истощать ману.
— Если мы выживем, — полушепотом выдохнул архимаг, чуть скептически осматривая очередное творение Мариан перед тем, как сделать осторожный шаг, — напомни мне, пожалуйста, чтобы я научил тебя основным азам плетения.
«Хотя бы».
Хоук беззлобно фыркнула.
Мабари все-таки поскользнулся на очередной обледеневшей кочке, проехался вперед на брюхе, встряхнулся и обиженно обернулся к хозяйке. Судя по его взгляду, он был более чем согласен с Орсино.
Пахло тиной и морозной свежестью.
Пахло…
…свободой.
— Карателям придется идти медленно, — пробормотала женщина, вслушиваясь в лес. — Если только они не знают троп, они будут идти наугад… у нас сейчас преимущество в скорости. Нельзя упускать его.
Струя льдистого холода легла чуть наискосок, огибая поваленное дерево.
Через несколько секунд ответно запела морозной струной, вплетаясь в мелодию, узорно-живая магия Орсино.
Еще десять шагов.
Деревья редели; они постепенно выбирались на более ровное место. Скоро должна была закончиться и топь, но пока что Ловкач все еще недовольно дергал ухом, не решаясь сунуться в коричнево-зеленую жижу, и Мариан, изредка пытавшаяся нащупать посохом твердое дно, лишь раздраженно качала головой и снова взывала к серебристой изморози. Архимаг шел молча: сегодняшний путь, где не надо было бежать, давался ему намного легче.
А еще Хоук вспоминала чуткие прикосновения чужой теплой силы, укутавшей ее ночью в уют и надежность, и идти становилось немного легче.
Еще десять шагов.
И еще.
И…
…монотонная тишина вдруг вздрогнула, разлетелась на осколки.
Мариан отреагировала второй: первым, само собой, подскочил Ловкач; замер рядом, быстро и настороженно втягивая воздух широкими ноздрями. Но крик раздался снова — словно в отголосок первому.
Кричали двое — ближе, намного ближе, чем думали маги; за дотянувшейся сюда из леса густой порослью елей и тростника.
Ближе, чем треть полета стрелы.
Жадно вскинулся, зарычал зверь, почуявший слабину противника; Хоук почти ощутила, как распахнулись невидимые крылья, разрослись, заполнили всю грудную клетку — так, что стало трудно дышать.
Так, что каждый вдох был победой.
— Впереди и справа, — прошелестел Орсино.
Его ледяная полоса легла первой, небрежно и безупречно четко; почти сразу за ним вскинула посох Мариан, выплескивая силу, застывающим белым холодом пробежавшуюся по водянистой жиже. Ловкач рванулся вперед, оскальзываясь на гладком льду, но упрямо не сбавляя скорость.
Вломился в обледеневший кустарник; тонкие ветки хрустнули и рассыпались звенящим крошевом. Хоук свернула изморозь в шар, бросила вперед, удлиняя-упрочняя тропу, и мабари мощными прыжками помчался дальше.
И замер, залаял на краю ледяной глыбы.
Крики звенели в ушах, захлебывающиеся, отчаянные крики о помощи.
Мариан, бежавшая позади пса, остановилась тоже — резко, едва не оступившись на скользком льду. Вгляделась вперед, обернулась, перехватила подоспевшего Орсино за локоть, рывком удержала от следующего шага.
— Нет!
— Создатель милосердный, — прошептал архимаг. Рванулся-дернулся вперед, вырываясь из хватки Хоук, торопливо сплетая чары; но женщина загородила ему путь, словно стальным капканом сжав запястья и едва не выкрутив ему руки; драться в рукопашной она, несомненно, умела лучше.
— Оставь их!
Задыхаясь, словно это его сейчас накрывала с головой вязкая болотистая жижа, Орсино смотрел на то, как двое храмовников, двое карателей, за которыми они гнались от самого Убежища по ту сторону хребта, отчаянно пытались выбраться на твердую землю, сражаясь за еще один живительный глоток воздуха.
Хоук была права, когда говорила, что у них не было карт. Была права, когда говорила, что по трясине стоит идти осторожно: соскользни в топь — и уже не выбраться.
В стальных доспехах у них не было шансов.
— Пусти меня! — голос сорвался на хрип; он извернулся, пытаясь воззвать к Тени. Но чары бессильно рассыпались: для плетения даже архимагу нужны свободные руки. — Пусти, демон тебя задери, мы должны им помочь!
В глазах женщины была лишь глухая бескомпромиссная сталь.
Сталь не знала пощады.
Не знала, что такое милосердие.
— Мы ничего им не должны.
«Я мог бы спасти им жизнь, — беззвучно кричал Орсино, — я мог бы их спасти!»
Эта магия всегда давалась ему легко, как песня: всего лишь попросить лес чуть дальше протянуть и наклонить к воде ветви, всего лишь проложить еще одну дорожку из звеняще-прочного льда — этого было бы достаточно.
Этого должно было быть достаточно, потому что никто не заслужил умирать так — захлебываясь в мутной жиже, ощущая, как тянет на дно неумолимая тяжесть, ощущая, как грязная вода наполняет легкие, и свет обращается в тьму.
У них не было шансов.
Мариан наконец отпустила его — молча, — и он бессильно осел на колени, не в силах отвести взгляда от зеленоватой ряски.
Вода уже успокоилась.
— Они знали месторасположение Убежища, — жестко произнесла Хоук; ее голос звенящим набатом отдавался в сознании архимага, и ему хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать. — Они собирались донести их Велю, и тогда все было бы потеряно. Все, ради чего мы сражались, сгорело бы в их огне, Орсино! Мы шли за ними, чтобы убить — ну что же, судьба сделала это за нас, пусть. Или ты предпочел бы, чтобы я устроила еще одно жертвоприношение… после того, как ты бы торжественно вытащил их из болота?
Орсино отрешенно смотрел на свои руки — они чуть подрагивали.
Плохо.
Негнущимися пальцами он подобрал посох, пошатнувшись, поднялся на ноги, и ледяная тропа легла перед ним легко и ровно, как прежде, устремляясь дальше на север. Не оглядываясь на Мариан, архимаг размеренно отсчитал десять шагов и вновь воззвал к стихиям.
Хоук шла за ним и тоже молчала.
Говорить было не о чем.

Flashback

Карты, которые им удалось достать, настолько потертые и старые, что даже пунктиры торговых трактов видны на них еле-еле. Что уже говорить о горных перевалах: там придется нащупывать практически вслепую.
— Тебе придется остаться, — говорит Хоук, отслеживая пальцем маршрут. Поднимает взгляд, встречаясь глазами с выжигающей лазурью. — Справедливость, насколько мне известно, в Тевинтере не склонны к благотворительности, и мне вовсе не хочется, чтобы в обмен на услугу они решили провести на тебе с Андерсом пару экспериментов. На самом деле она не имеет ни малейшего представления, как там, в Тевинтере.
О Тевинтере она знает лишь со слов Фенриса, но почти все его слова можно смело списывать со счетов: ненависть не способна на объективную оценку. Идея рабства кажется ей неприятной, но с ней соседствует идея абсолютной свободы. И, видимо, там, где компромисс оказался слишком приторным, абсолюты уже не вызывают такого отторжения.
Хоук вполне может представить, что за цену назначат магистры за свои знания.
Но у них нет выбора.
Ни она, ни Орсино, ни Справедливость не знают, как обернуть Усмирение вспять.
Во время прошлого рейда в Казематы, пользуясь все еще царившими в рядах храмовников смятением и грызней за лидерство, им удалось вывести практически всех усмиренных: двое все-таки погибли, когда через один кордон пришлось пробиваться с боем, не спасла даже магия Орсино. Теперь у них есть двадцать два человека… оставшихся без души.
Рискующих остаться без души навеки, если только не найдется решение.
Мариан предложила Тевинтер.
— Ты не обучалась искусству, — с сомнением говорит Андерс. — Не сердись, но у тебя может просто не хватить знаний. Если это ритуал… а скорее всего, это ритуал, то плетение должно быть достаточно сложным.
Хоук не спорит.
Ее магия — интуиция, а не изящество; ей никогда не постичь тонкость узоров того же Андерса и уж тем более не понять виртуозное мастерство Орсино. Ее магия — лавина и буран, сметающий все на своем пути…
…и поэтому у нее нет ограничений.
Но сейчас Справедливость и Андерс правы: помимо того, кто близко знаком с демонами, нужен будет и тот, кто сможет разобраться в древних трактатах.
Женщина хмурит лоб, по памяти перебирая имена. Пока негромкий знакомый голос не заставляет ее вскинуть голову.
— Разрешите мне сопровождать вас, монна.
Они с Андерсом оборачиваются к вошедшему Орсино одновременно, и Мариан в который раз поражается, как беззвучно способны перемещаться эльфы. Этот дар присутствовал и у Фенриса, но злость выдавала его, как выдает охотника слишком громкое дыхание; малефикар-Хоук всегда слишком хорошо ее чуяла.
Кажется, Андерс удивленно спрашивает что-то о причинах подобного решения; кажется, Орсино что-то отвечает — в меру уклончиво, как обычно.
Мариан же читает ответ в глазах цвета жизни.
Это и груз вины, и неуверенность в собственных силах, и неуверенность в том, что он сумеет удержаться на грани, если…
Она знает, что маги поглядывают на него с опаской: все помнят, что произошло тогда в Казематах. Она знает, что некоторые почти открыто сторонятся и избегают того, кто в любую минуту может сорваться и превратиться в одержимого.
Орсино признает их право на недоверие.
И поэтому Хоук коротко машет рукой, прерывая Андерса, и кивает.
— Хорошо.