Когда Натия не двигается и не говорит, она похожа на сестру. В глаза бросаются ярко-рыжие волосы, одинаковые очертания лица. Острые скулы и горбинка на носу скрадываются в свете факелов. Нет, Натию и Рику не спутать даже в полной темноте, но все же так видно — родная кровь.
Как Молчаливая Сестра, поговаривают во дворце. Как статуя, думает Белен.
Размышляя так, он вслух напоминает о Бранке. О том, что Орзаммару нужно больше големов, а Совершенная вновь закрылась ото всех… И кто же может договориться с одной Совершенной, кроме другой Совершенной? Да к тому же уже знакомой и так отлично себя зарекомендовавшей, и…
Как только Натия улыбается, от схожести не остается и следа. Как будто ждала приказа. Как будто ждала момента.
Как глубинный охотник, думает Белен. Как ядовитый паук, думает он.
Хорошо, что на поводке.
 
В ожидании греют кинжалы, руны-двеомеры — как клейма мастеров.
Спрятавшись между камней, растворившись в тенях, утонув в темноте, Натия ждет. Ждать она умеет преотлично. Ждала, когда волки из Коркари рвали на части порождений тьмы; ждала, когда пауки с Глубинных троп бросались на огра; ждала, когда редклифские мертвецы шли прямо в огненную ловушку… Ждала, когда видела иной, более безопасный путь.
Когда големы ломились сквозь захваченный тварями Денерим, она тоже ждала — берегла свои силы и чужие. Лучше големы, ведь так? Лучше пара десятков гномов, превращенных в каменных гигантов, чем сотни гномьих тел, размазанных по улицам.
Однако оставлять сумасшедших теперь, после войны?.. Пусть трижды гениев и сто раз Совершенных… И вот Белен сказал: «Пора», а она согласилась. Только планы у них были разные.
Поэтому теперь она ждет. В тени. В тишине.
Как глубинный охотник, думает она. Как ядовитый паук.
Морриган бы посмеялась над таким сравнением. Морриган бы не поняла, зачем убивать пусть сумасшедшую, но все еще полезную Бранку. Но десятки ее сородичей — если представить, что они были у ведьмы, — никогда не умирали по вине одной безумной тетки. И не вставали молчаливыми тенями еще сотни тех, кого его величество спокойно пустит в расход, если понадобится.
Натии кажется — рядом духи предков. Осуждающих. Поддерживающих. Равнодушных. Просто решать, не опираясь на богов, твердо зная: все Совершенные были лишь гномами.
Ей кажется, в воздухе яд, в воздухе смерть — и это недалеко от истины.
Ведь по части ядов она мастер.

Гномы не попадают в Тень, знает Бранка. Гномам неведомы ночные кошмары.
Но молот бьет мимо уже второй раз, и клещи дрожат, и лица помощников смазываются.
Помощники умирают — одинаково, в муках, раздирая ногтями горло, натужно хрипя, харкая почерневшей кровью. Бранке видится совсем другое — разные ловушки, разные смерти, кто-то погибает вмиг, кто-то мучается часами.
Она шагает через их трупы. Она идет по их телам.
В помутившемся рассудке следы грез о Наковальне. И невдомек уже, что Наковальня давно здесь, вот, под руками, перед глазами. Бранке кажется совсем другое: порождения тьмы рвут на части тела, пауки тащат останки, кто-то кричит, кто-то стонет.
И все они — проклинают.
Собственный пот жжет раскаленным железом, собственное дыхание раздирает глотку. Лава движется внизу лениво и величаво, будто женщина нежится, вместо постели — каменные берега. Бранка знает, огонь, пламя, смерть… Бранке мнится совсем другое — вода, долгожданная прохлада.
Падая, Бранка видит — это Геспит пришла на нее взглянуть.
Огонь целует затылок, сгрызает до кости в тот миг, когда Бранка понимает — яд. Обман и дурман. Она понимает — не Геспит смотрит на нее сверху.
Страж.
Появилась, выскочила вдруг, из ниоткуда!..
Если бы жила, подумала бы: как глубинный охотник. Как ядовитый паук.
 
По старой привычке Броска держится теней.
У новой статуи ее лицо. Без клейма, само собой. Она ведь теперь из знати. Она теперь в хрониках, с именем и историей. Объявилась, выпрыгнула из ниоткуда, как…
Белен догадается, что Бранка погибла не просто так. Не сможет не догадаться. Рику не тронет, она уже даже не мать принца и сестра героини, она символ. Всего того нового, что обещал Белен, всего того, благодаря чему он нашел сторонников… Да и любит он ее.
Совершенную, как ни странно, убить будет проще. У героев вообще всегда больше шансов сдохнуть.
Поэтому Броска по привычке держится теней.
На поверхности будет легче, гораздо легче скрыться. Жаль, что не получилось обо всем рассказать сестре и проститься как следует… И, предки, до чего же жаль, что нельзя подрисовать этой статуе усы!
Чванливые засранцы, думает Натия с одуряющей смелостью и оглядывает зал. Сначала прорвалась в Серые Стражи, потом в касту и аж в Совершенные! Вот она какая! И ничего-то в этом такого и нет!..
Стражники смотрят на двери, попрошайка задремал, а больше нет никого, и Страж старательно собирает пальцами грязь с подошвы собственного сапога. Потом, волнуясь, как перед боем с Архидемоном, цепляется за плечо статуи Совершенной Броски, подтягивается, упирается ногами, кое-как балансирует на выступе каменных доспехов — никогда таких не носила! — и рисует на каменном лице.
Не усы, конечно. Угловатую татуировку неприкасаемой.
И, спрыгнув, почти бежит к дверям.
Вот теперь она точно сделала все необходимое!
Кивнув стражникам, она быстро сбегает по ступеням и почти врезается в какого-то торговца. Тот, явно не признав — да и не знав никогда! — Совершенную, бурчит, что она, мол, внезапно тут появилась, выскочила, прям как…
— Ну, кто? — спрашивает Броска. Выходит хрип — веселый, но хрип. Она слишком долго молчала. — Кто? — повторяет она. — Глубинный охотник? Ядовитый паук?
А хорошо быть пауком, думает Натия. Очень даже. И все у нее получается, и все выходит…
— Да не… — неожиданно улыбается торгаш то ли в ответ, то ли просто заприметив крепкие доспехи и дорогое оружие. — Как синичка на лету стукнулась. А потом обогнула да дальше полетела…