Ветер сбивал с ног, бросал в лицо колючие комья снега и льда, пронизывал насквозь, не оставляя ничего теплого, живого, настоящего. В Морозных горах уже неделю бушевала буря, все перевалы замело, не говоря уже о маленьких горных тропках вроде той, что вела к Убежищу.

Еще одна волна ледяных осколков — и из непроглядной белизны метели вынырнула темная фигура в плещущемся на ветру плаще. Капюшон так и норовил слететь, открывая лицо, замотанное шарфом из грубой шерсти. Казалось, снежный буран давно должен был поглотить путника, но каждый раз он появлялся все дальше и дальше, продираясь сквозь окружающий белоснежный кошмар.

Еще немного, уже близко, где-то здесь... Вот она! Та самая недружелюбная деревенька сектантов, темневшая за снежной пеленой, сейчас казалась настоящим раем. Частокол крестов почти не было видно — замело. Интересно, кто же похоронил павших? Потому что вся деревня тогда набросилась на них, включая женщин и детей. Не сказать, что Стражу со спутниками хотелось этой бойни, но так уж повелось с самого начала пути — или они, или их. Интересно, с этим сталкиваются все, кто жертвует собой ради спасения мира?

Ввалившись в первый попавшийся дом, путник всем весом налег на дверь и закрыл ее на засов. Дыма не было, но кто знает, что может поджидать в этом ледяном кошмаре. С усилием отодрав примерзший капюшон и шарф от лица, он, шатаясь, подошел к очагу и кое-как разжег огонь. Только сейчас стало заметно, как сильно он устал: руки, державшие огниво, дрожали, а под глазами залегли темные круги. Длинные светлые волосы замерзшими прядями падали на смуглое лицо с тонкими, изящными, как у всех эльфов, чертами. Он, несомненно, был привлекателен... когда-то. Но сейчас те, кто знали Зеврана раньше, признали бы его в этом исхудавшем эльфе с безумным взглядом и резкими, дергаными движениями разве что по двум извилистым полосам на исхудавшем до невозможности лице.

...Все началось тогда же, когда и закончилось. Архидемон был повержен, Алистер стал королем всея Ферелдена, Мор отступил, страна с ликованием встретила своих героев. Никто не мог понять одного — почему тронный зал дворца убран трауром, а король после коронации заперся в своих покоях?

Некоторые даже не знали в лицо ту, которой обязаны своими жалкими жизнями. В день траура они плясали на улицах, с которых еще не убрали трупы и обломки, и пили вино, отмечая победу, к которой не имели никакого отношения.

Да здравствует король Алистер, да здравствует эрл Эамон!

Алистер вынес ее из форта, и с тех пор Зевран не видел Нарью. Было малодушием не прийти на похороны, он этого и не отрицал, но знал наверняка — если бы пришел, то стук земли, падающей на крышку ее гроба, преследовал бы его всю оставшуюся жизнь. Лучше вспоминать ее песни, ее смех, ее стоны... Лучше так.

С первыми лучами солнца Араннай подошел к порталу храма, последнего места упокоения пророчицы Андрасте. На вершине горы дул свежий ветер, небо было пронзительно голубым, а вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась ослепительная сверкающая белизна. Время покинуло это место, заморозив склоны вулкана в одном единственном дне — казалось, что вот сейчас откуда-то с гор донесется разъяренный рев дракона, а Нарья выглянет из-за соседней колонны с азартной ухмылкой на бледных губах. Бывший убийца поморщился и быстрым шагом двинулся вниз по склону.

Страж Праха был там же, где и все предыдущие века до их прихода, и все месяцы после. Всезнающий, беспощадный, неумолимый — он мог с легкостью разоблачить замысел Зеврана, и погубить все.

— Я пришел поклониться праху Андрасте. Дозволь мне пройти испытание, — голос Аранная был спокоен и равнодушен. Да, фанатик из него некудышный, но где сейчас Колгрим, и где он?

Страж внимательно смотрел на Ворона, не говоря ни слова, и от этого взгляда бывалого убийцу пробрала легкая дрожь. Ну и сильно же ты сдал за последнее время, Зев...

— Твой путь сюда был долгим и трудным. В прошлый раз ты не был паломником, более того, ты насмехался над святыми останками. Что же изменилось, эльф? Смерть любимой сделала тебя верующим? Надеешься, что чувство вины, сжигающее тебя изнутри, может быть исцелено Пророчицей?

Вот так просто, бесцеремонно, безжалостно. Зевран с ненавистью посмотрел на Стража, и поджал губы. Проклятое ископаемое опять лезет к нему в душу, задавая вопросы и не нуждаясь в ответах.

— Есть ли разница, каким путем мы приходим к вере? Я здесь, и я готов пройти допрос Перчатки, чтобы доказать свою искренность.

Страж только покачал головой.

— Ты здесь не ради праха Пророчицы, эльф. В твоем сердце властвует иная «Андрасте», не так ли? Я вижу это, и Перчатка Латная почувствует обман. Зачем ты здесь, мне видно очень ясно, и сердце мое преисполнено жалости...

— Довольно, привратник, — досадливо поморщился Зевран, — Если ты знаешь, зачем я пришел, то знаешь так же, что мне безразличны твои проповеди, равно как не нужно твое сочувствие и жалость. Перчатка распознает обман? Пусть так. Впусти меня, и это, так или иначе, будет нашей последней встречей.

Глаза Стража были полны печали и понимания. Разве не из-за любви и преданности он столетия стоит на пороге храма, где упокоены Её останки? И все же...

— Знай — ты не обретешь там ни успокоения, ни свободы,— тихо сказал он, глядя в лихорадочные, нетерпеливые глаза «паломника».

— Некоторые вещи нельзя изменить, с ними надо смириться и пережить. Твоя спутница это знала не понаслышке и нашла в себе силы отпустить того, кого потеряла.

Да, Зевран помнил искаженное мукой бледное лицо Нарии, когда она увидела в одном из залов того миловидного голубоглазого эльфа. Тот что-то говорил ей, утешал ее, а она молчала и просто смотрела ему в глаза, будто хотела выпить этот взгляд до дна. Кем он был ей? Братом, другом, любимым? Нарья никогда не говорила о нем. Даже когда Зевран рассказал ей о Ринне, она не поделилась своей тайной, а он не стал выспрашивать. Думал, она сама расскажет, когда будет готова. Думал, что еще успеет.

Ворон покачал головой. Путь был открыт.

Похоже, испытание не было рассчитано на то, что его будут проходить повторно. По крайней мере, загадки призраков были теми же, что и в прошлый раз. Последняя серебристая молния со звоном врезалась в тяжелую дубовую дверь, и та медленно распахнулась.

Она сидела на столе из темного дерева и болтала босыми ногами. Подняв голову на шум, приветливо улыбнулась Зеврану, застывшему в дверях.

— Зев? Андаран Атишан, любимый.

Через мгновение он уже сидел на полу, уткнувшись лицом в ее колени, а она медленно перебирала его волосы.

— Отросли. Дурачок, тебе лучше, когда до плеч. И косички перестал заплетать... — ласково пожурила эльфийка, накручивая светлую прядку на пальчик. Зевран ничего не ответил, только крепче смыкая объятия. Нарья была в простом платье, она носила такое в лагере, когда сильно уставала от «грубого шемленского доспеха». От ткани шел легкий дразнящий запах каких-то неизвестных бресиллианских цветов, и он пьянил Ворона сильнее любого вина.

— О чем ты хотел поговорить? У нас мало времени, Зев.

Он как будто очнулся. С холодящей сердце ясностью Араннай осознал, что это новообретенное ощущение покоя и теплого счастья может растаять в небытии в любой момент, оставив его в одиночестве на холодном полу. И на этот раз — навсегда.

— Почему ты ушла одна? Зачем было идти на верную смерть и бросать меня вот так, без права выбора? — все, что мучило и грызло Зеврана изнутри последние месяцы, прорвалось наружу непрерывным потоком слов, упреков и горького сарказма.

Нарья только грустно улыбнулась и пожала плечами. Факелы на стенах бросали блики на ее лицо, отражаясь в больших янтарных глазах и оттеняя губы, заставляя блестеть черные волосы. Она действительно была настолько хороша, или это его воспоминания сделали ее такой?

— Я надеялась, что ты сможешь простить меня за это. Я не успела рассказать тебе, но... Убить Архидемона может только Серый Страж, и это требует от нас высшей жертвы — жизни. Скверна, которая делает Стражей теми, кто мы есть, притягивает сущность Древнего Бога, а душа Стража уничтожает ее. Я не могла дать тебе выбор, потому что и у меня его не было. Ты не мог ничего изменить, а вот наделать глупостей — легко. Каждый из вас мог.

— Почему ты? Алистер...

— Ничего не решал. Охотно верю, что он скорее убил бы меня сам, чем позволил бы принести эту жертву. Но Алистер — наследник престола, и слишком многое было сделано для того, чтобы он стал королем. А я...

— А ты должна была всего лишь провести со мной всю нашу недолгую и очень насыщенную на приключения жизнь,— еле слышно закончил Зевран. Он уже не смотрел Нарье в глаза. В зале стало темнее, казалось, от пола тянет мертвенным холодом, а на стены покрылись инеем.

— Я поступила так, как должно, и ты поступи так же. Пройди Испытание до конца, и, Творцов ради, не делай глупостей! Я не для того сохранила твою жизнь тогда у ворот, чтобы ты умер так глупо и бессмысленно! — голос Нарии звенел, отражаясь от стен, многократно усиленный эхом, и в нем гремел металл, который отправлял армии в бой и собирал самых разных существ под знаменами «девушки из лесов». Эти слова не были просьбой — но приказом.

— Ты никогда не любила меня, правда? — усмехнулся Зевран, отвернувшись и устало прислонившись лбом к ледяным камням. Они и правда были покрыты блестящим узорчатым инеем, который приятно холодил кожу. Какой он глупец, слепой, отчаявшийся, влюбленный глупец. Откуда призраку знать, что было на уме у самой непредсказуемой и самой скрытной женщины Тедаса?

— Зевран, — прозвучало очень тихо, будто силы Нарьи неожиданно иссякли, — я...

Когда он обернулся, ее уже не было.

Зевран оттер ото лба талую воду и рывком распахнул следующую дверь. С усмешкой Ворон наблюдал, как, сверкая кинжалами, к нему приближается его призрачная копия. Ухмыляющаяся, взъерошенная, с блестящими глазами и пружинистой походкой копия Зеврана трехмесячной давности. В следующее мгновение в его руках серебряным вихрем сверкнули подаренные так давно эльфийские клинки.

Иллюзии иллюзиями, но...

Единственным звуком, нарушившим пыльную тишину подземелья, был звон скрестившихся мечей.