Хоук опасалась ввязываться в дела, которые ее не касались или просто обещали всевозможные неприятности и непредвиденные последствия. Время, когда ей срочно требовались деньги, и она вместе с братом и остальной разношерстной компанией носилась по Нижнему городу, давно прошло, да и альтруисткой Терра никогда не была. Список добрых дел ее пополнился за пару лет всего несколькими пунктами, к появлению которых неизменно прикладывал свою блаженную руку принц Старкхевена Себастьян Вель. Не то чтобы она его безмерно уважала и постоянно, если он сопровождал ее в походах, ждала его одобрений. Просто он умел подобрать такие слова, что Хоук то сама начинала думать, что поступать по-доброму будет выгоднее, то не в состоянии была подобрать достаточно убедительное оправдание и, незаметно гримасничая, соглашалась.

И, пожалуй, Вель являлся единственным ныне живущим человеком, которому Терра не грубила. По крайней мере, изо всех сил старалась этого не делать и в четырех случаях из пяти справлялась с собственным неприятным характером. Даже Мерриль, к которой она заглядывала раз в неделю на чай, что сама и приносила вместе с выпечкой, часто имела возможность наблюдать злую или недовольную Защитницу Киркволла, грозившуюся, перемешивая ругательства на разных языках с обычными словами, разбить ее зеркало. Хотя, несомненно, эльфийка была ее самой оберегаемой подругой, и всем остальным почти под угрозой смерти запрещалось ее обижать. Впрочем, чтобы обидеть и поругаться с Мерриль, нужно было обладать по-настоящему терпеливым характером и ослиным упорством.

Для того, чтобы прийти в Церковь, не требовалось ни средств, ни веры — в обитель Создателя пускали даже беженцев из Ферелдена и обычных городских бродяжек. Кто-то искал утешения в молитвах, кто-то — поддержки в ласковых взглядах сестер и братьев. Хоук приходила сюда, чтобы подумать и провести время в одиночестве. Наемницей она не очень-то жаловала это место, да и второсортная аристократка Хоук видела здесь не огромное изваяние Андрасте, а всего лишь еще одну площадку для заговора.

Рядом послышались шаги, скрипнула скамейка. Терра даже не повернула головы, не открыла глаз и лишь через несколько минут подала голос.

— Тебе не обязательно ждать, чтобы я начала разговор первой. Или ты действительно думаешь, что я молюсь?
— Моя вера не затмевает мне разум, превращаясь в глупость, Хоук.
— Хм… Прости, Себастьян.

Народу было немного: время давно перевалило за полдень, и основная масса послушников и верующих разбрелась по собственным делам. На длинных скамьях из редкого здесь дуба кроме них двоих осталась сидеть лишь постоянная прихожанка, устроившаяся на задних рядах.

— Давно я здесь не была. Еще одна новая статуя? — Терра кивнула в сторону выточенного из камня человека, видимо, какого-нибудь прошлого наместника, славившегося набожностью. — Впрочем, неважно. Вроде все меняется, вроде даже сильно, но… в целом все остается так же.
— Спасибо, что не выражаешься, — Вель улыбнулся, поймав ее недоуменный взгляд. — Твое лицо говорит за тебя.
— Бетани когда-то так говорила. В детстве. Смеялась и тыкала пальцем, — женщина вздохнула. — Ты бы ей понравился. За ней все парни в деревне бегали, а она старушкам помогала. А они за ней корзинки носили, рубили дрова. Хорошо было. Бет больше в маму пошла, а мы с Карвером… не знаю. Мне в детстве каждый говорил, что я вылитый Малькольм. Мне их не хватает.

Хоук замолчала.

— Кстати, эта штука очень похожа на тевинтерские изваяния у меня дома. Фенрис постоянно бесится, когда их видит. А у меня руки не доходят от них избавиться, — она ухмыльнулась. — Ладно, вру. Мне просто нравится, что Фенрис бесится.
— Может, вам стоит поговорить? Ты же способна быть разумной, — начал Себастьян. — Ему нужно немного семейной теплоты и понимания.
— Ну это точно не ко мне. Вот попросил бы ты убить какого-нибудь ублю… нехорошего человека. Или что-то в этом роде.
— Не сквернословь.
— Конечно, папочка.
— Терра, — укорил ее Вель, — ты же можешь…
— Нет. Это его сломает и склеит заново. Да и я… Мне хватает Карвера. С головой, — Хоук взмахнула руками. — Но хорошо, что ты о нем беспокоишься. В смысле, хорошо, что о нем печется кто-то, кроме меня, потому что я не умею заботиться. По-моему, весь Верхний город знает, сколько мы ссоримся.
— В последние недели три ни разу, — хмыкнул мужчина, поднимаясь со скамьи, чтобы проводить ее к дверям. — Во дворике много ушей, да и сплетников не меньше.
— Мы не разговариваем уже три недели, потому и не ссоримся. Идиллия.

Терра редко распространялась об отношениях с кем-либо. Многие знали общие черты — не выносят друг друга или наоборот, — но о деталях и тем более о чувствах она старалась ни с кем не заговаривать. С одной стороны, этому способствовал не лучший характер. С другой, выработанные за несколько лет в Киркволле, да и за всю жизнь тоже, скрытность и обособленность. Хоук не рассказывала Себастьяну абсолютно все — может быть, некоторые детали и вещи, которые ее действительно беспокоили. Что-то он переспрашивал, что-то додумывал сам, в итоге складывая полную и подробную картину. Мужчина был слишком благородным, чтобы предать, и слишком верующим, чтобы даже подумать использовать это в своих целях. Хотя, возможно, на его пути просто пока что не возникали такие цели.

— Месть разрушает, и мы с тобой знаем это лучше всех.
— Пожалуй, ты прав. Но останется ли у него что-нибудь, если это чувство исчезнет?
— Рано или поздно проходит все. Не хуже ли будет, если он потом заполнит себя злобой, а не привязанностью?
— Кто знает? Может, да. А может, и нет, — пожала плечами Хоук. — То, что убивает одного, излечивает другого, а я не провидица, чтобы знать все.

Она остановилась сразу за дверьми, устало вздохнув и сощурившись. Вель замер за ее спиной.

— Знаешь, я последую твоему совету. Может быть. Если мы помиримся, — Терра улыбнулась, обернувшись. — Точнее, если он первый придет.
— Ты ведешь себя, как маленькая девочка, Хоук. Маленькая, вредная девчонка, — склонил голову набок мужчина. — Поэтому гном не зря называет тебя «Злюкой».

Женщина промолчала. В конце концов, быть злюкой — не так уж плохо. Иногда это освобождало от ответственности, иногда — от ненужных отношений, реже — от сложных решений. Месть приносит минутное удовлетворение, но неизменно гложет изнутри до победного финала. А потом остается пустота.

Если же внутри что-то есть, то чувств оказывается слишком много.