Бабах! Распахнувшаяся от пинка дверь с грохотом оттолкнулась от стены. Раздражённо оборачиваюсь, искренне желая прикончить нахала, вломившегося в мои покои без стука и поклона, и замираю, опознав наглого визитёра. Он несётся ко мне огромными прыжками, держа на отлёте длиннющий искрящийся двуручник. Ну, здравствуй, Фенрис! Нашёл-таки! Как не вовремя — но не приказывать же выйти и постучаться? Привычно вскидываю посох, концентрируя на его острие ледяную стрелу — остынь, малыш, — и одновременно недоумеваю, как тебе удалось пройти охрану, ловушки и не самых слабых учеников-магов? Ответ приходит незамедлительно — враждебное заклятье оплетает меня, я чувствую, как ноги отрываются от пола, как тело переворачивается в воздухе и впечатывается в пол, как давит воздух и невозможно не то что вскочить, а даже дышать от навалившейся тяжести. «Чтоб-тебя-перевернуло-и-сплющило!» — так называют меж собой ученики это заклинание. Одно из любимых мною и не только мною, как оказалось: краем глаза вижу чернявую девчонку, магичку с шикарным посохом — когда всё закончится, обязательно оставлю себе, очень уж красивый. Скашиваю глаза вправо — мой посох лежит почти под рукой, но эльф уже припечатал его к полу босой ногой в белых прожилках лириума и поднял в замахе меч. Вот и поздоровались…

Его клейма так и не вспыхнули — значит, он пока себя контролирует, и я могу попробовать выкрутиться. К Архидемону готовый план, придётся импровизировать. С трудом проталкивая вязкий воздух сквозь пересохшее горло, хриплю:

— Остановись… Не убивай меня…

Он раб, он должен подчиниться прямому приказу, послушание вбивалось в него долго и тщательно, на уровне рефлексов, так, чтоб и чихнуть не смел без хозяйского дозволения. Конечно, вольная жизнь вдали от Данариуса его изрядно испортила, но всё же меч остановился в замахе, а лириумный магоненавистник, раздувая ноздри, цедит:

— Есть только один человек, которого я хочу убить ещё больше.

Да-да, милый мой, Данариус тебя тоже нежно любит и каждый раз поминает особо ласковыми словами после найма очередных неудачников, гордо именующих себя «охотниками за рабами». Но он будет платить ещё и ещё, ведь ему нужны такие, как ты — много-много послушных, молчаливых рабов с лириумом под кожей. И тогда сначала Минратоус склонится перед новым хозяином, а после и весь мир…

…И я тоже не прочь в этом поучаствовать, но меч в клеймённых руках раба уже занесён над моей головой. И по-прежнему не шевельнуться! И воздуха хватает лишь на невнятный стон:

— У меня есть информация, эльф… Меняю её на жизнь…
— Ха! Местонахождение Данариуса? И что мне это даст? Пусть уж считает, что потерял свою живую игрушку.
— У тебя есть сестра… Отпусти меня и я скажу тебе, где она…

Всё, наш мститель сдулся: зелёные глазищи распахнулись на пол-лица, меч убран за спину, нерешительно смотрит на спутницу. Ну и я посмотрела. У неё стройная фигурка, умные голубые глаза, симпатичное худощавое личико, чёрные короткие, растрёпанные волосы — хорошенькая, что и говорить. А ещё она немного похожа на меня, на ту меня, какой я была лет десять назад, ещё младшей ученицей Данариуса. Тогда у него не было раба по имени Фенрис, но зато был раб Лито, которому очень нравились голубоглазые брюнетки…

Магичка бесстрастно кивнула эльфу — тебе, мол, решать, и я ощутила презрение: ох, Фенрис, как был ты рабом, так и помрёшь им, даже сейчас тебе нужно одобрение новой хозяйки! Лёгким жестом она освобождает меня от заклятья, но посох держит наготове. Да-да, драгоценная моя, я понимаю, ты бдишь и всё такое. Плавно, стараясь не спровоцировать новое заклинание, я приподнимаюсь, он делает встречное движение, и наши лица замирают друг напротив друга.

— Ты обещаешь? Я вам скажу, и вы меня отпустите? — «испуганно» шепчу я, стоя на коленях. Мне неудобно и больно, но для дела придётся потерпеть: пусть он окончательно успокоится, почувствует себя хозяином положения. Мечта любого раба — бывшая госпожа стоит на коленях у его ног, умоляюще смотрит и взволнованно дышит, и корсет почти не скрывает грудь… Горячка боя частенько переплавляется в желание обладать поверженным врагом, а убить того, с кем только что переспал, не каждому по силам. Должно сработать — не он первый, не он последний. Есть! Его взгляд нырнул в моё декольте, задержался там на два вздоха, и вот уже он придвигается ещё ближе и шепчет этим своим глубоким, тягуче-сладким, проникновенным голосом, который и сам по себе соблазн, а уж если им произнести: «Я обещаю…» — всё, прощай, разум, встретимся не скоро…

Его глаза напротив моих, его дыхание овевает мои порозовевшие щеки — со стороны мы, наверное, похожи на стремящихся к поцелую влюблённых. Волна воспоминаний смывает прошедшие годы и переносит меня в прошлое, и горло перехватывает от боли — пусть он потерял память, но я-то помню. Всё было — и глаза в глаза, и дыхание в дыхание, и негромкий шёпот: «Я твой» с такой же точно интонацией. И это был не ты, Фенрис, хоть сейчас ты и владеешь этим телом, но ты в нём как вор в чужом доме, влезший в отсутствие хозяина и сломавший всё, до чего смог дотянуться!.. Ты — не он. Эта мысль развеяла очарование момента и отрезвила меня. Играю роль жертвы дальше. Надеюсь, на лице мои метания не отразились, а влажный блеск глаз можно списать на волнение. Подпустив в голос дрожи, продолжаю:

— Её зовут Варанья. Она в Коринусе, служит магистру Ахриману.

А кем служит, тебе знать не надо, но даже Данариус считает её не лишённой таланта. Магического. Посмотрю я на тебя, когда ты об этом узнаешь.

— Она служанка. Не рабыня, — ты не спрашиваешь, ты утверждаешь.
— Нет, не рабыня, — шепчу я, но ты уже не слышишь. Взгляд тонет во взгляде. Два дыхания слились в одно. Так продолжалось целую вечность и ещё одно мгновение. И что-то уже зарождалось из сплетения взглядов и дыханий, но… Я допустила лишь один просчёт, ставший роковым, — я забыла про его спутницу.
— Фенрис… — звук её голоса разрывает нарождающуюся связь, эльф вздрагивает, и на мгновение в глазах его мелькает нечто, принадлежавшее ранее тому, другому. Я тянусь за этим проблеском, но он отдёргивается с замкнутым лицом.
— Я верю тебе, — он выпрямился, полыхая клеймами, рука в когтистой перчатке пробила мою грудь и сдавила сердце. Задыхаясь, я до последнего глядела в его ненавидящие глаза. Презрительно кривя рот, он брезгливо стряхнул меня с руки, я стукнулась затылком о плиты пола и провалилась в беспамятство.




…Сквозь дрёму ощущаю, как тёплые волны обтекают тело и проходят сквозь него, щекочут и дразнят. Я чувствую себя распахнутым настежь окном, в которое влетел тёплый летний ветер. Влетел, возмутил ленивый покой сонной комнаты, всё перевернул, перемешал и унёсся дальше, оставив после себя бодрую свежесть. Давно уже мне не было так хорошо. Только вот муха какая-то жужжит над ухом. Постепенно сквозь жужжание начинают проступать слова:

— …Искать её — самоубийство! Данариус не может не знать о ней. И о том, что Адриана знает, — тоже.

Не-е-ет, это не муха, это Фенрис опять ноет. Фенрис?! Вздрогнув, поворачиваюсь на звук его голоса и леденею от ужаса: две макушки — седая и чёрная — копошатся далеко внизу, подо мной. В состоянии полного ошеломления кручу головой: слева-справа стены, за спиной потолок, у которого я и болтаюсь, как мыльный пузырь, внизу Фенрис нудит про нас с Данариусом, а магичка ему поддакивает. Взгляд скользнул правее и натолкнулся на знакомое женское тело в голубой мантии с широко раскинутыми руками и запрокинутой головой… Живой человек так не ляжет. Значит… я мертва? Но как? Как я могу быть одновременно и внизу, и здесь? Сквозь ступор пробивается голос Фенриса:

— …Я наконец-то добрался до сердца этой дряни. Пусть сгниёт вместе с остальными магами!
— Как ты смеешь, раб! — немедля вскипаю я. Простираю руку в наказующем заклинании, но в воздухе лишь мелькнуло что-то полупрозрачное. Забыв про всё, подношу руки к лицу и шевелю пальцами. Видна лишь лёгкая, слегка туманная рябь, как парение горячего воздуха над костром. И я вновь погружаюсь в воспоминания…

…Почти в конце обучения Данариус собрал самых перспективных учеников, среди которых была и я, и объявил, что нам пришла пора освоить некое весьма полезное умение. «Каждый по-настоящему сильный маг должен знать, как восполнить свои силы, не прибегая к помощи бодрящих эликсиров и магии крови. Это особенно важно, когда вы окажетесь за пределами нашего цивилизованного государства, в каком-нибудь вшивом Ферелдене, например, где невозможно ни раба купить, ни ритуал спокойно провести. Это умение называется „Парение духа”. Освоив его, вы сможете в кратчайшее время восстановить бодрость тела и разума. И тем из вас, кто не овладеет этим умением, можно даже и не думать о посвящении в магистры!» Нечего и говорить, какой азарт нас охватил при этих словах: каждый из нас считал себя почти состоявшимся магистром и, конечно же, самым умелым и могучим среди соучеников. Высокомерно похмыкивая, мы взялись за обучение. Освоив теорию, которая была сочтена нами удивительно лёгкой, мы приступили к практике, и вот тогда Данариус сполна насладился нашим унижением, сбив спесь с самых надменных: никто из нас не смог «воспарить духом» даже с третьей попытки. Зато уж когда удалось… Я до сих пор помню ликование и восторг, охватившие меня, когда мне впервые удалось выйти из тела. Когда ты взлетаешь над землёй, связанный с плотью лишь тонкой серебристо мерцающей нитью, возникает ощущение причастия к божественному и приходит осознание того, что тело — это всего лишь одежда. Несменяемая — ибо при наличии связи со своим телом никто ещё не смог занять чужое — но всё же одежда. Душа бессмертна, а тело — прах. Вот потому-то магистры Тевинтера плюют на заветы Андрасте и иных религий и ставят опыты на живых рабах, а не теоретизируют на бумаге. И добиваются успехов. И магия крови в этом — не последнее дело…
 
Ищу глазами серебристую тонкую ниточку, связывающую духовное с телесным, и, отказываясь верить увиденному, упорно проверяю и перепроверяю. Безнадежно — её нет. Значит, я не «воспарила духом», просто моё тело не перенесло шок от лириумного вторжения, и дух покинул повреждённое пристанище, так что я теперь призрак. Точное определение своего статуса внезапно успокоило меня. Призрак, значит, призрак. Я могу видеть, слышать, даже летать, а тело… ну, что тело, буду учиться жить без него, сколько бы мне ни было отпущено времени. Разум, чувства и память тоже остались при мне. А ещё у меня появилась великолепная возможность узнать много интересного про нашего беглого раба. Я буду не я, если не отомщу ему. Точнее, им. Ведь если бы не эта неусмирённая дрянь, Фенрис самостоятельно ни за что бы не добрался до моего убежища.

Вновь смотрю на своё бывшее тело. Ну, благодаря Фенрису, труп хоть выглядит прилично — ни крови, ни лишних повреждений. В который раз восхищаюсь гением Данариуса — придумать такое совершенное орудие! И — злорадствую я — так позорно прошляпить! А «совершенное орудие» тем временем продолжает разоряться:

— Даже если я найду сестру, кто знает, что магистры с ней сотворили? Кто может коснуться магии и не запачкаться?
 
В моём нынешнем, во всех смыслах «подвешенном» состоянии его рассуждения о магах и их жертвах меня уже не злят, а вызывают усмешку — теперь для меня это мелко и незначительно по сравнению с тем, что задание Данариуса стало для меня личным делом. Подлетаю к эльфу вплотную, заглядываю в лицо: глаза горят ненавистью, губы презрительно искривлены — именно таким я видела его в последний раз.

…За семь лет я почти забыла, как ты красив. Все эти годы, прошедшие со времени твоего побега, я училась быть равнодушной при упоминании твоего имени, и я стала равнодушной и с неподдельным безразличием взялась за твою поимку. Но стоило лишь увидеть тебя, услышать твой голос, и волны памяти накрывают меня с головой, я захлёбываюсь воспоминаниями и погружаюсь всё глубже и глубже, теряя остатки беспристрастности. Вон, брюнетка тоже прониклась — ручку на плечо тебе положила, в глаза искательно смотрит, кошка драная. Не знает ещё, что когда ты в таком настроении, тебя лучше не трогать, а то заболеть можно. Разрывом сердца, да. От умиления или от твоей руки — это уж кому как повезёт.

Постепенно осваиваюсь с призрачным состоянием и попутно досматриваю финал комедии «милые бранятся — только тешатся». Магичка оторопело смотрит на то, как Фенрис плюётся и шипит, как он раздражённо взмахивает руками, как хлопает дверью так, что эхо идёт. Лечу за ним. Данариус говорил, что посмертное пребывание души в этом мире длится несколько суток, а куда душа уходит потом — не знает никто, зато версий тьма. Скоро я узнаю, которая из них верна. А напоследок надо максимально испортить жизнь некоему рабу, возомнившему себя свободным и самостоятельным.




Самым ужасным оказалось то, что я потеряла способность творить большинство заклинаний. Всё, что не связано с магией духа, всё, что было для меня так же естественно и необходимо, как воздух и пища, утрачено вместе с телом. И за это, раб, ты мне должен дополнительно, вне основной мести! Чего бы лишить тебя такого, привычного и нужного, так, чтобы пытаясь это использовать, ты натурально волком выл, каждый раз хватаясь за пустоту? Задумчиво смотрю сверху на идущего горной тропой эльфа. Меч? Ерунда, новый найдёт. Э-э-э… другой меч? Хм… Убийца-кастрат. Что-то в этом есть… Ну, по крайней мере, на баб отвлекаться не будет, работать будет упорнее… А вдруг, наоборот, предпочтёт подохнуть или вообще рехнётся? Не-е-ет, ни смерть, ни безумие для моей мести не годятся: он же вообще тогда ничего не будет чувствовать. А мне надо, чтобы прочувствовал и осознал, кто и за что ему отомстил, чтобы помнил долго и ярко, чтобы страдал не меньше, чем я сейчас, а лучше ещё сильнее… Ни рук, ни ног, ни глаз, ни носа трогать нельзя — всё это нужно для его работы. Данариус меня просто проклянёт, если я верну ему испорченное орудие, неспособное к дальнейшему использованию… Вновь смотрю на Фенриса. Лето, жара, мухи так и вьются вокруг эльфа — ну да, он же сражался, вспотел, разит от него, должно быть, зверски. Особо настырные даже в уши ему лезут: он так дёргает ушами, что… О-о-о! Мне вдруг стало весело — какая шикарная идея! Надо посоветовать Данариусу обрезать рабам уши за проступки. Сразу будет видно, кто хороший раб, а кто бунтарь. Пожалуй, побег с неоднократным убийством посланцев тянет на полное обрезание ушей вместе с мочками. Зачем тебе уши, эльф, ты же не ими убиваешь. Хотя они у тебя убийственно симпатичны, и лично я предпочла бы их потом засушить — так, на память. Но если ты сдашься, так и быть, обрежем не всё. Ну что, Фенрис, сдаёшься в обмен на уши?.. Несу полный бред, лишь бы вернуть себе хоть часть того хорошего настроения, которое было у меня — подумать только! — ещё сегодня утром. Тогда я не сомневалась в победе, я была уверена в том, что там, где прокололись мужчины, женщина сделает всё не в пример лучше и быстрее. Так оно и бывало раньше: за последние семь лет я не проигрывала ни разу. Подумать только, сегодня утром… Целую жизнь назад. И даже нарисованный воображением образ эльфа с отрезанными ушами не радует.

Остаток дня таскаюсь за Фенрисом по Киркволлу — так себе городишко, с Минратоусом не сравнить, — любуюсь пейзажами, обдумываю месть. Одновременно выясняю временно полезную для выживания в призрачном виде информацию: я могу проходить сквозь предметы и людей, хотя взять в руки ничего не могу; я могу чувствовать настроение окружающих, как своё собственное; я могу по-особому напрячь зрение, и тогда люди предстают в очень интересном виде, окрашиваясь в разные цвета, в зависимости от испытываемых чувств. Фенрис, например, злится и потому выглядит охваченным багровым пламенем, над церковью реет золотистое марево намоленной силы, а попавшаяся нам навстречу полураздетая девица распутной наружности при виде Фенриса так полыхнула пронзительно-алым, что мне стало ясно даже без слов, что она его хочет. Повисла на нём, защебетала что-то завлекательно-увлекательное.

— Уйди, Изабелла! — рыкнул Фенрис, оттолкнул её и понёсся дальше.

Прохожие разлетались с его пути, как осенние листья от ветра. Порт, Нижний город, Верхний город, некий особняк, у которого эльф останавливается, смотрит неуверенно на дверь, но зайти не решается и вновь срывается в бег по кругу — Верхний город, Нижний город, порт, где к эльфу на предмет пограбить пытаются пристать какие-то нетрезвые идиоты — а кем ещё надо быть, чтобы всего втроём напасть на убийцу класса «лириумный призрак»? Три взмаха двуручником — и количество недоумков в мире уменьшилось. Продолжаем забег. Минус ещё четыре дебила. Скоро меня, несмотря на бестелесность, уже тошнит от калейдоскопа сменяющихся мест и выпотрошенных умственно отсталых жителей этого городка, да и Фенрис выдохся — багровое пламя ярости потухло, сменившись тускло-зелёным облаком безнадёжной тоски.

Глубоко за полночь, скорее даже незадолго до рассвета, возвращаемся в особняк Данариуса. Фенрис утомлённо растёкся по креслу и приник к коллекционному, сорокалетней выдержки антиванскому бренди — в общем, продолжил расслабляться. Сначала драка, потом выпивка, затем женщина — вот из чего состоит коктейль «Хорошо отдохнули!» Первые два ингредиента уже в наличии, и даже третий почти есть. Почти — потому что женщина призрачная и к употреблению непригодна. А жаль — как любовник, эльф был очень даже неплох… Ладно, пойду, что ли, обследую своё временное пристанище, раз ночь любви мне всё равно не светит.

Некоторое время развлекаюсь тем, что прохожу насквозь стены, впрочем, лишь до тех пор, пока не выхожу совсем рядом с горящим камином. Испугалась неимоверно — Данариус заставил нас накрепко запомнить, что огонь для призрака смертелен. Уходить раньше свершения мести и смакования её плодов мне ой как не хочется — вдруг у Данариуса тоже ничего не выйдет, и я так и сгину не отмщённой? — поэтому я начинаю использовать дверные проходы по их прямому назначению.

Да-а-а… Данариуса точно хватит удар, когда он войдёт во вновь обретённый особняк: Фенрис развёл здесь такой омерзительный бардак, что, будь я во плоти, непременно сломала бы ногу, запнувшись о сломанную мебель, или, что ещё противнее, о труп неудачливого грабителя. Всюду паутина, рухлядь, тряпки какие-то кругом валяются… Зато сразу видно, что живёт он один и женщин к себе не приводит: ни одна психически здоровая женщина не воспылает страстью, если при входе в комнату ей придётся перешагивать через лежалый труп. Конечно, если она не некромант или маг крови — уж нас-то таким не проймёшь. Делаю себе заметку: проверить эльфа на связь с магами, а особенно с некой миленькой брюнеточкой с шикарным посохом. Ух, как он на неё смотрел! И это несмотря на то, что она маг! Да уж, как бы он там ни бился в истерике на почве ненависти к магам, а, как известно, от ненависти до любви дорожка не длиннее, чем от любви до ненависти.
…И я прошла эту дорогу в обе стороны.

Возвращаюсь в комнату Фенриса и обнаруживаю, что наш борец с магами пал в неравной битве с превосходящим его по возрасту противником и теперь мирно спит в кресле, откинув голову на подголовник. Сон разгладил сердитые морщинки между бровей, стёр горькие складки в уголках губ, смыл с лица выражение настороженной усталости и мрачной озлобленности. Освещённое восходящим солнцем лицо его выглядит открытым и молодым. Уже не Фенрис — Лито. Почти такой же, как и десять лет назад, до потери памяти. Что-то дрогнуло у меня в груди — есть ли у призрака сердце? — и моя невидимая рука сама потянулась и нежно накрыла его правую щёку. Кончиками пальцев я ласково провела по скуле вниз, большим пальцем скользнула по приоткрытым губам… так, как привыкла это делать в той, другой жизни. И хоть прикосновения призрака легки и почти неощутимы, а сон его был крепок, губы эльфа дрогнули в мечтательной улыбке: «Хоук…»

Призраки не могут плакать — просто нечем, но боль потери я прочувствовала сполна. Не Лито. Фенрис. Наглядно и доходчиво. Больше я не забуду об этом, купившись на внешнее сходство. Мне немедленно захотелось оказаться как можно дальше от него. Давно пора заняться своими делами — второй день уже пошёл, неизвестно, сколько ещё мне осталось существовать даже в таком виде, а я тут беглым рабом любуюсь! И это вместо того, чтобы думать, как вернуть его хозяину и тем самым убить двух нагов одной стрелой: уж Данариус накажет его так, что мне и не придётся трепыхаться и ломать голову над местью. Да, надо связаться с Данариусом и выяснить пару-тройку насущных вопросов: кто раскрыл мое местонахождение и куда пропал мой подмастерье. Подозреваю, что ответ на оба вопроса будет один. Но надо узнать точно.

Дорога к пещере заняла у меня значительно меньше времени, чем когда я была человеком во плоти: солнце ещё не дошло до зенита, а я уже раздражённо крутилась перед завалом на месте своей комнаты. Эта чернявая сучка, дери её огр, уходя, не поленилась обрушить крепления сводов пещеры, так что теперь и моё тело, и все мои магические предметы лежат вперемешку с землёй и камнями. К демонам труп и цацки, но как я теперь свяжусь с Данариусом — ведь шар связи тоже оказался под завалом и, скорее всего, разбился. Есть ещё один способ дотянуться до Данариуса — присниться ему, но попробуй угадай, когда он заснёт: он может экспериментировать сутки напролёт, а концентрироваться несколько часов подряд мне не по силам. Но зато вон та туманная дымка под потолком, от которой идёт эманация растерянности и ужаса, наверняка призрак кого-нибудь из нашей группы — больше некому, места здесь глухие и случайных посетителей не бывает.

«Живые люди способны видеть душу и даже общаться с ней, только пребывая на пике эмоций, положительных ли, отрицательных — всё равно. Маги — при волевой концентрации, а две души, чтобы пообщаться, должны быть рядом или хотя бы в пределах видимости, но чем ближе, тем качественнее и легче общение», — так учил нас Данариус, и у меня нет причин не верить ему.

Посылаю мысленный образ: «Подойди ближе, идиот», и когда он повиновался, добавляю: «Это ты мне всё испортил, недоумок?» Напрягаю зрение; туманность обрела подобие человеческой формы — руки, ноги, узнаваемое лицо — и окрасилась в серо-голубой цвет. Судя по ощущениям от принимаемой волны его эмоций, он чувствует себя виноватым. Значит, это ты, сволочь честолюбивая, захотел выслужиться, вылез не вовремя навстречу эльфу и раскрыл ему наше убежище, а потом подох глупо, как шелудивый пёс под забором! А в результате я провалила операцию и умерла ни за что! Эманирую ему: «Лети в Минратоус, сообщи Данариусу». В ответ на его недоумение меня охватывает холодное бешенство: «Мне насрать, как ты это сделаешь! Хоть по звёздам ориентируйся, хоть к птицам перелётным прибейся, а до Минратоуса ты должен добраться за два дня! И пусть Данариус тебя потом на эксперименты пустит, скотина ты тупоголовая! У-у-у, выблядок гарлокский! Мозгов как у нага в заднице, а туда же — интриговать вздумал!» Незадачливого призрака как ветром из пещеры вынесло. Надеюсь, долетит, петух щипаный. Иначе мне опять придётся всё самой делать, впрочем, как всегда. В состоянии бешеной ярости кружусь по пещере, размышляя о том, как всё хорошо задумывалось и как всё глупо закончилось.

…Помимо руководства силовой частью операции захвата, мне был дан личный наказ Данариуса: не получится пленить раба силой — возьми хитростью. Что там хитрить, всё отработано до меня: найди подходящую женщину, подложи под объект и снимай потом с неё тёпленьким и сонным. Мужской инстинкт обладания неискореним. Скольких уже так подловили и скольких ещё поймают.
 
И здесь у нас тоже вышла осечка — эльф оказался не то слишком брезглив, не то непомерно осторожен: он и в бордель не ходил, и от подкупленных нами девиц шарахался, как от моровых. Мы уже начали подыскивать мальчиков посмазливее и ломать голову над тем, что нам делать, если и мальчики его не прельстят — собачку покупать и, хм, тренировать? Или, может, тал-васгота ловить и усыплять для удовлетворения его нездоровых запросов — а что, мало ли, как и с кем он жил среди этих «Воинов Тумана»? А у него, оказывается, на примете была эта магичка — как там её? Ах, да — «Хо-о-оук» — не зря же он так круги нарезал вокруг её дома. Меня он, пожалуй, ближе всех подпустил к своему драгоценному телу, и не вмешайся эта дрянь…
 
И теперь мне даже некому вертел в нежное место вставить и провернуть там пару раз, чтоб тщательнее следили за объектом — ведь вся группа полегла! От младших магов-подмастерьев даже призраков не осталось — сгорели в пламени огненных шаров, выпущенных этой… этой… дери её гарлок, но она меня бесит и восхищает одновременно! Так молода и уже так сильна — по пути сюда я специально осматривала места боев. Так вот, от меча Фенриса полегла едва ли десятая часть охранников и магов, всё остальное на её счету. Остался только кретин, возомнивший себя великим интриганом, да я — тоже не великая умница, вздумавшая флиртовать с эльфом на глазах его спутницы. Кстати, кто она ему и насколько дорога? И если ответ «больше жизни», то как бы исхитриться использовать её в качестве наживки? О-о-о! Оказывается, ярость — очень хороший стимулятор мозговой деятельности. Какие возможности открываются передо мной, если всё так и есть! Надо как можно скорее вернуться в город. Эльф уже, должно быть, проснулся — как бы не натворил чего без моего присмотра.




Назад я летела ещё быстрее, но всё равно опоздала — в особняке Данариуса эльфа уже не было. Пустая бутылка из-под бренди сиротливо валялась у камина — он явно набирался… э-э-э… храбрости перед неким решительным шагом. Где он может быть? Наугад я метнулась к дому магички и успела к самому интересному — обсуждению себя любимой:

— Когда я был рабом, Адриана издевалась надо мной. Насмехалась, не давала еды, мешала спать. Из-за её положения я был бессилен, и она об этом знала…

Да-да, милый, расскажи ей поподробнее, как часто и в каких именно позах я мешала тебе спать, но, будь любезен, не забудь упомянуть как ты — сам, без принуждения! — ночью крался в мои покои и скрёбся под дверью. Ты хотел этого, не отрицай! Сама я приходила за тобой, чтобы «мешать тебе спать», всего две ночи — их мне с лихвой хватило, чтобы осознать, что Фенрис — это уже не Лито. После эксперимента и последовавшей за ним потери памяти изменилось почти всё — внешность, привычки, даже поведение: Лито был ласков, Фенрис — груб; Лито был открыт и разговорчив, Фенрис — замкнут, молчалив и обидчив; Лито давал слово и держал его, Фенрис свои обещания нарушал; Лито сам хотел быть магом, Фенрис же возненавидел магов и все магическое. Вот уж действительно — в других мы ненавидим то, чего самим нам не хватает.
 
Ты согласился поучаствовать в эксперименте, опасном для жизни, в обмен на свободу для твоих близких. Но не только поэтому, что бы ты ни рассказывал этой молоденькой дурочке о насильственном принуждении к ритуалу. Конечно же, ты не помнишь, и только этим можно оправдать твою невольную ложь, но ты очень жалел о том, что у тебя нет магических способностей, которые подняли бы тебя до уровня твоих хозяев — ведь эльфы-маги не бывают рабами. Их либо убивают, либо учат — в зависимости от характера. Если бы у тебя был дар, тебя, скорее всего, ждало первое: для раба ты был непомерно честолюбив и делал всё для того, чтобы подняться выше, стать ближе к нам, стать одним из нас.
 
Я пыталась отговорить тебя. Ты возражал. Не знаю, случайно или же преднамеренно, но ритуал был проведён в моё отсутствие. Я до сих пор не знаю и не хочу знать, кто проводил его. Но что-то у них пошло не так, и по возвращении меня встретил незнакомец — ни душой, ни телом он не был тем, кто прощался со мной всего неделю назад.

Чужой взгляд на любимом лице — это страшно и больно. Данариус счёл эксперимент удавшимся, а то, что раб утратил память, — мелкий побочный эффект. Полезный даже: теперь эльф стал чистым листом, на котором рука хозяина может написать всё, что угодно — новое имя, новую судьбу. Изредка мне казалось, что личность Лито проскальзывают в этом чужаке — в изгибе улыбающихся губ, во взгляде из-под поседевшей челки, и тогда я стала искать способы вернуть его. Я узнала, что сильные чувства могут пробудить память, и я попыталась возродить отношения, что были у нас до того ставшего роковым ритуала, но после нескольких ночей я поняла, что во мне ты увидел лишь доступное тело, душу твою я не затронула. Меня это уязвляло, но не открывать дверь на твой стук было выше моих сил, ведь Лито всё ещё был в этом теле, оглушённый лириумом, придавленный новой личностью. На создание доверительных отношений у меня катастрофически не хватало времени — Данариус тренировал тебя сам, днём, а иногда и ночью. Он прямо-таки влюбился в тебя — все его разговоры начинались и заканчивались твоим именем. «Мой волчонок», «моя ручная смерть» — так он называл тебя. И речи не шло о том, что ты равен нам. После того, как тебя натаскали на убийство и неоднократно опробовали — каждый раз успешно, было решено исследовать тебя поподробнее и создать как можно больше таких послушных, ручных убийц. Но всё это было позже, а поначалу, когда ты ещё недостаточно оправился от ритуала, чтобы заинтересовать Данариуса, тобой занималась я.

Новая личность всё прочнее и прочнее укоренялась в теле и душе, и тогда я решилась на крайнюю меру — попробовать вернуть память через боль тела. Как говорится, заклинание заклинанием перебивают. До пыток дело не дошло, но наказания, использованные мной, были недалеки от них. Раб недостаточно почтителен? Плетей ему! Раб не так посмотрел на хозяйку? Лишить его ужина и сна! Да-да, ты прав — это было, я не отрицаю. Я уверена, возрождённый Лито простил бы мне свои мучения, но результата не было, и всё, чего я добилась, — это ненависть и окончательный разрыв нашей странной, тягостной связи. Последней надеждой оставалась магия крови, и я освоила её в совершенстве ради призрачной надежды однажды увидеть улыбку узнавания на твоём лице. На лице Лито. Семь лет спустя я увидела её — но улыбаешься ты не мне. Как удалось ей то, что не вышло у меня?

Синий всполох лириумных клейм вырвал меня из воспоминаний. Надо же! Какие смелые в Киркволе магички — вот так хватать эльфа за клеймённую руку даже Данариус не решался: за такое Фенрис от боли рефлекторно бил в морду всех, независимо от пола, положения в обществе и последующего наказания. Бабах! Он впечатал её в стену так, что штукатурка посыпалась. Подлетаю ближе. Ситуация патовая — он держит её за плечи и явно сам не знает, что будет делать дальше — ну не убивать же? — а она пребывает в состоянии шока: хлопает ресницами, судорожно хватает ртом воздух — да, девочка, это тебе не обслугу в таверне за попу щипать. Медленно гаснут клейма, медленно он разжимает руки и, не глядя на неё, начинает отступать. И тут… Ого! Какой материал пропадает — решительность, ум, реакция — в Минратоусе она бы магистром стала!.. Пока эльф пребывал в растерянности, эта девка рванулась к нему, впилась в раба руками и губами, и уже сама притиснула его к стене и нацеловывает, а этот скромник и не думает сопротивляться — шарит руками по всем доступным округлостям, хоть бы перчатки когтистые снял, герой-любовник. …Тьфу! Смотреть противно.
 
Что вы говорите? Ревную?.. Я?.. Да вы что, лириума нанюхались? Скажите ещё об этом Данариусу — повеселите старичка под конец жизни. Да весь Минратоус знает, что магистресса Адриана — бесчувственная стерва с каменным сердцем и холодной душой. Он убил меня — какая вам ещё нужна причина для мести? А я наконец-то поняла, что мне нужно сделать, чтобы отомстить и уйти довольной делом рук своих. Не убить его — я же не освободить его хочу. И даже не вернуть его Данариусу, который наверняка семь шкур с него спустит за побег, но телесные страдания проходят вместе с заживающими ранами, да ещё — вдруг эта сволочь остроухая опять сбежит? Нет! Я отомщу сама, здесь и сейчас! И если удастся то, что я задумала, он будет страдать гораздо дольше и сильнее, чем страдал бы у Данариуса. Причём источник страданий будет крыться в нём самом, и страдать он будет по собственной воле — вот в чём главная прелесть!

Вдоволь нализавшись, парочка рванула вверх по лестнице, роняя на ступени одежду и оружие. Я вплыла за одуревшими от страсти любовниками в полутёмную спальню, дождалась нужного момента и, скользнув на тело магички, накрыла её искажённое страстью лицо, словно маской, своим призрачным ликом. Хорошо, что мы с ней немного похожи — голубые глаза, чёрные волосы, узкое лицо…

Некоторые реакции тела остаются неизменны, несмотря ни на что. В момент оргазма он, как всегда, широко распахнул глаза, и в них отразилась та, что стонала под ним, но лицо у неё было моим. Пресловутый «пик эмоций». В такой момент почти каждый может увидеть невидимое. Призрак прошлого, например.
 
Он увидел и узнал меня — я поняла это по судороге, дёрнувшей его тело и не имеющей ничего общего со страстью. Так дёргает боль души. Да, милый, теперь ты долго будешь меня помнить — каждый раз, встречаясь с ней взглядом, будешь отводить глаза, боясь увидеть меня. И, зная тебя, могу с уверенностью предсказать, что нескоро ты решишься приблизиться к её постели. Жаль, не увижу, как вы будете страдать: она — от непонимания, ведь ты наверняка не расскажешь ей всей правды, отделаешься какой-нибудь невнятицей, а ты — от боязни вновь увидеть меня в ней. Интересно, сколько пройдёт недель, месяцев — лет, быть может? — прежде чем ты преодолеешь свой страх, да и сможешь ли? Но знаю, что всё это время ты будешь, возможно, единственным, кто будет помнить обо мне, убийца мой, моя любовь…