Начало Пятого Мора. Дикие земли Коркари

Давет

Я вдохнул полной грудью и поразился тому, как мне на самом деле не хватало свежего воздуха. Будто кто-то разжал стальные тиски и распутал тугую шнуровку. Так легко мне не дышалось уже на протяжении двадцати с лишним лет... Вкус оказался непередаваемо прекрасен. Я встрепенулся, точно задремал на двадцать лет, и по пробуждению ужаснулся тому, кем был все это время. Меньше вопросов и размышлений, никакого самобичевания ради сохранения и без того хрупкой гармонии. И никогда не оглядываться назад. Неужели это я, человек, стоящий здесь и сейчас там, куда стремился с самого детства, всю жизнь бывший вором, убийцей и изгоем, забытым всем миром, подозрительным, одиноким и ни во что не верящим? Тем, кого можно было просто прогнать в никуда, выжечь в голове клеймо никчемного и отгородиться, будто от проказы...

Но вот, у последней черты, буквально взятый за руку самой судьбой и приведенный сюда, как заблудившийся ребенок, я стоял напротив нее и с трудом мог переступить через того человека, которым перестал быть пару десятков минут назад, с трудом мог поверить, что все это происходит на самом деле! Со мной... Меня точно ухватили за соскользнувшие пальцы в самое последнее мгновение и вытащили на твердую поверхность.

Неужели на грани риска, на самом краю, за секунду до всепоглощающей неизвестности... жизнь дала мне шанс?

Все эти поиски, все эти труды, все усилия, брошенные в эти труды, все прошедшее время... оказались потраченным не зря?

Да. Это невероятно, почти невозможно, но теперь все будет по-другому. Я стал другим, и моя жизнь стремительно менялась в соответствии с моими робкими представлениями и мечтами, об исполнении которых я раньше не смел даже думать!

Это внезапное озарение выбило из меня всю дурь, накопившуюся за десятилетия, в одну крошечную секунду, в одну искорку, вселяющую надежду потерявшемуся в кромешной тьме. Лишило чувств тяжелой дубиной, а пробудило уже совсем иным, переродившимся человеком. Все, что я знал сейчас — ее имя и то, что теперь все будет иначе.

В такие моменты обычно начинают происходить самые удивительные чудеса. В такие моменты человек обычно начинает верить в то, что все только начинается, что все лучшее еще впереди!

В такие моменты жизнь перестает казаться бессмысленной тратой никчемного времени.

Я двадцать лет вплетал в клинок одиночество. На моей спине по тропинке ран и их шрамов прорисовывался весь маршрут моих заветных поисков. Но дойдя до самого юга Ферелдена, где-то чуть выше поясницы, вместо шрамов зарождался завораживающий огонек, стертый на обычной карте и почти что незримый. И каким-то чудесным образом эта тропа, после того как я тысячи раз терял надежду, тысячи раз отказывался, сдавался, заставляя себя сквозь всю злобу, сквозь отчаянье, опираясь на свое оружие, вставать и двигаться вперед, в конце концов, привела меня сюда.

Я был опустошен и околдован этим огоньком. То легкое опустошение, приятное и радостное, означало новое начало, избавление от переполнявших меня тягот прошлого. Сейчас я стою перед тропой новой жизни, которая начинается отсюда, из этой старой, как дремучий лес, хижины на окраине опушки. Этот огонек, разрастаясь в пожар, охватывал весь маршрут, выжигая отпечатки прошлого со всем отчаяньем, которым они пахли, и гнилью, которой они проросли. Заживали шрамы, рушились стены, стирались все условности, заполнялись пробелы во времени!

Как же ничтожно это звучит! Больше двух десятков лет ради нескольких жалких минут, и будь я проклят, они того стоили! Нет, они стоили большего. Знай я, что однажды окажусь здесь, я бы не пожалел еще десяток лет своей жизни, а то и больше! Моя нерасторопная Скай, скорее всего, обозвала бы меня болваном. Теперь я понимаю, почему у счастливых людей порой подчистую сносит крышу.

Но это того стоило. Потому что сейчас я стоял в этой дыре, наплевавший на все сторонние причины, по которым мы здесь оказались, и совсем не хотел уходить. Мысль, что я не смогу остаться здесь с ней, не смогу просто так сорвать с себя маску последнего дурака в компании потенциальных Стражей и раскрыть все секреты, объясниться по-настоящему, причиняла мне боль... Она стояла прямо передо мной, опасно красивая, такая близкая, точно я знал ее всю свою жизнь, и, проклятье генлока, воплоти, живая, прямо передо мной, и даже не подозревала о той запущенной головоломке, которая разрешалась прямо у нее на глазах.

Ведьма из Диких земель.

Какой идиот это придумал?

Она ведь была на год или два младше Скай, однако выглядела значительно старше. Совсем взрослое, зрелое, невинное дитя. Так легко было забыть обо всем и просто остаться с ней... А она продолжала стоять, окидывая нас гордым, пронзительным и одновременно спокойным взглядом, наглухо захлопнувшим все проходы к завораживающему виду своего истинного лица, и с ощутимым презрением, свойственным той, чьи силы, развитые и укрепленные нестандартным образом, значительно превосходили силы остальных, покорно молчала позади своей нареченной матушки.

Когда я сбежал из дома, я принялся за поиски. Они превратились в смысл, в одержимость, в безумие! Это было так характерно для меня, порывистого, как говорила Скай, резкого, точно ветер, и такого переменчивого — сконцентрироваться на основной цели, упуская из виду сам путь. И я до сих пор не дошел до конца, не достиг основной цели. Может, не достигну в ближайшее время. Может, не достигну уже никогда. Не этот пункт назначения я считал конечным.

Оказывается, мне нужно было просто дождаться этого волнующего момента.

Поиски были лишь отвлечением, чтобы я не свихнулся, бесцельно шатаясь по миру, забытый и никому не нужный.

Я не завершил начатое. Долгое время петляя где-то в жалких ответвлениях, я почти вышел на основной след, но так и не дошел до конца.

Но сейчас, когда я смотрел на эту девушку, дикую, сильную, совсем еще юную, не пробиваемую ни жалостью, ни нежностью, ни лестью, во мне разливалось тепло, даже когда она начинала откровенно язвить, будто передо мной стоял маленький капризный ребенок, настолько очаровательный и желанный, что хотелось во всем ему потакать и ни в чем не отказывать.

Продолжение нашей истории. То, что я должен был найти и оберегать как зеницу ока, как невероятное сокровище, подобного которому нет на свете... Наше все.

Я сбился со счета, сколько дебрей прошел, пытаясь выйти на этот след; начиная с малого, находил все больше зацепов, расставлял их в верной последовательности, цеплял одну за другую, точно звенья в цепи, и шел по следу. Только сейчас, глядя на это прекрасное создание, я начинал осознавать, что все пройденные дороги остались позади как далекое воспоминание, призрачное напоминание о том, чего мне стоило добраться сюда. И то, что я видел, стоило, будь я проклят, всех тех утопленных в глубоких поисках лет, которые я провел рука об руку с жизнью и смертью!

Должно быть, тяжелый характер. Циник и эгоист под давлением страха поддаться простым человеческим слабостям. В глубине души заботливая дочь и преданный товарищ. До тех пор, пока ей это выгодно. Никогда не знала настоящей человеческой теплоты и искренней любви и потому привыкла думать, что это все сентиментальная чепуха, призванная отвлекать от основной миссии. По характеру она отдаленно напоминала Скай, воспитывайся та в диком лесу ведьмой, заставшей, наверное, приход Аламарри и прожившей так долго, что вся история Ферелдена была записана в ее памяти по дням, точно в дневнике. И, глядя на нее, я ощущал... умиротворение.

Учитывая предстоящие события и возможные последствия, я ликовал внутри. Жаловаться было не на что. В глухой тишине леса, если бы не шорох наших шагов, спутники могли бы услышать бешеные толчки моего сердца...

Жизнь не дала мне того, что мне нужно было.

Но, возможно, она дала мне нечто большее. Я думал, что никогда не добьюсь таких успехов.

Сегодня впервые в жизни я узнал, что ошибаться, оказывается, бывает приятно. Это было лучшее, не считая встречи со Скай, что случилось со мной за долгое-долгое время...

Я никогда не заглядывал в будущее. Я думал лишь о том, как выжить и достучаться до реальности, отыскать то, что мне так было нужно... и поэтому я никогда не представлял себе этот момент.

Момент, когда можно вот так легко, в одно неожиданное мгновение подвести итог более чем двадцати годам практически беспросветных поисков. Я надеялся, действовал, проваливался и опять действовал, сдавался и начинал борьбу заново, шел по следу, точно охотничий пес, сбивался и снова отыскивал, но почему-то за все эти годы ни разу всерьез не задумывался о том, как это может произойти на самом деле. Я настолько привык к провалам, что даже не был уверен в способности Дункана пролить свет на пропавшую душу, хоть и тешил себя слепой надеждой, что все получится, и путь станет немного короче.

Но мне даже не пришлось ничего делать. Жару поддавал тот факт, что я наткнулся на нее совершенно случайно. Сам того не ожидая, я настиг свою цель! Точнее, цель настигла меня. Будто жизнь пересмотрела все двадцать лет моей никчемной жизни и сжалилась надо мной. Неощутимо подтолкнула туда, куда я пытался пробраться вслепую добрую часть своей жизни, незаметно ввязала в ожидавшие нас события встречу с той, что практически все время была у меня перед носом.

К той, что оказалась мне намного нужнее, чем я сам ожидал.

Я не предполагал, что найду ее так неожиданно скоро. Она не была первой в списке моих приоритетов. А сейчас я был готов пасть перед ней на колени и поклоняться, как богине.

Стоило мне только обернуться на ее голос, и я застыл, как вкопанный, позабыв о тактике, обо всех выдуманных предысториях и закрепленных за мною именах. Сомнений не осталось, когда она медленно спустилась и подошла поближе, позволив мне рассмотреть ее черты лица, такие знакомые, ненавистные и прекрасные одновременно.

Губы. Я знал эти губы. Эту форму, полноту, изгибы я не смогу забыть, даже если мне промоют мозги до идеального блеска... Она ни разу не улыбнулась за то время, что провела с нами, но я точно знал, какой должна быть ее улыбка.

Где-то в этой сырости и обманчивой освещенности в привычном ритме двигался мир, а меня будто вышвырнуло из его общего потока.

А когда нас провели в маленькую хижинку на краю небольшого холма, и мне на глаза попалось то, что непременно должно было пока что неизвестным мне образом решить мою основную проблему, а заодно и судьбу всего мира, я начал лихорадочно строить из себя полоумного, медленно прокрадываясь к последнему ключу к запертой истине, к истокам мира, к единственному шансу на спасение в возможном хаосе, к крошечной сердцевине мира, так небрежно брошенной на прикроватный стол.

Тяжелая правда оправдывала ее невежество. Глядя на источник неслыханной, практически безграничной силы, брошенный, как безделушка, я сомневался в том, что они догадались, что он из себя представлял.

Это было опасная вещь. Частичка опасной магии, возможности которой при определенных условиях не знали границ... И при всей моей любви и уважении к этому человеку, я был вынужден это сделать: такая вещь должна находится в руках у того, кто сможет с ней справится, обуздать ее, найти ей мудрое применение. Я сам с трудом представлял, на что способны эти раскиданные по всему свету, точно послания, точно свежие следы, источники силы, замаскированные под обычные украшения.

Я мог бы догадаться, где окажется последний из них. В самом очевидном месте.

А самое очевидное обычно отыскивалось самым последним.

Практика наработана давно, хватка железная, движения выверенные. У меня был только один шанс. Столкнись я лицом к лицу с этой старухой, и исход такого выяснения отношений был бы предопределен с самого начала. Меня бы стерли с лица земли прежде, чем я успел бы протестующе вякнуть.

Но мгновение было настолько волнующим, что буквально промелькнуло перед глазами. И то, что несло в себе разрушение, покоилось в моем кармане. Дело было сделано.

В следующую секунду опасная старуха с явным прибабахом и дурацкой манерой речи извлекла из-под компостной кучи в глубоком ящике заботливо упакованные документы, необходимые Дункану. Документы доверили самому адекватному, по моему наблюдению, товарищу, спутнице женского пола из Круга, за задницей которой всю дорогу, краснея, наблюдал Алистер, который в попытках отвлечься от столь привлекательной картины, действующей ему на нервы, пытался выдать что-то умное под раздражающие поддакивания болвана Джори. Тот то и дело зыркал на меня с каким-то агрессивным подозрением. Наверное, ему было завидно, что, стоило прекрасной ведьме из дебрей исчезнуть из поля зрения, и я вдруг начал умнеть прямо на глазах.

Единственное, что я разрешил себе — оглянуться назад, туда, где растворилась в лесу моя ведьма.

Осторожно, не привлекая внимания, я вынул из кармана амулет. Что-то мягко толкнуло внутри, и сердце заполнило странное чувство, похожее на светлую ностальгию. Я прекрасно помнил эту безделушку. Тогда она была ничего не значащим дешевым украшением. Это было так давно... Но в одно мгновение мне показалось, будто не существовало этих двадцати лет, отделявшись меня от того короткого промежутка времени, когда я был действительно счастлив, и я снова и снова, заливаясь детским беспечным смехом, игрался с этим амулетом на деревянном полу в круге солнечного света, то и дело норовя попробовать его на зуб, пока заботливые женские руки мягкими движениями, такими далекими и такими все еще ярко ощутимыми спустя все эти годы, не останавливали меня, терпеливо вынимая амулет изо рта...

Я встряхнул головой. Видение исчезло.

Никогда раньше я не позволял себе вспоминать об этом.

Я еще раз взглянул на амулет, на сей раз сжав в тиски всплывшие эмоции. Мягкие огоньки холодного камня глубокого синего цвета с множеством непередаваемых оттенков завлекали, гипнотизировали своей приветливой улыбкой, и так легко можно было забыть об истинной природе этой роковой красоты, поддаваясь обманчивому дружелюбию. В руках я держал невероятно опасную вещь, и пальцы непроизвольно сомкнулись вокруг затвердевшей между двумя металлическими полумесяцами каплей магии. Очень опасной магии.

Последний элемент в начатой мозаике. Завершающий штрих в незаконченной картине. Ключ к двери, которая была готова к открытию. К шкатулке, которую невозможно открыть иным способом...

И так, на тропе приближающейся войны, со стержнем, держащим весь мир, в одной руке и с белым цветком в другой, я решительно шагнул вперед и отчего-то улыбнулся, как счастливый идиот, тому, куда в итоге привела меня моя жизнь. Я впервые был благодарен за то, что все еще жив, за то, что собрал ритуальный комплект из украшений, которые несли в себе больше, чем мы могли предположить, но это было ничто по сравнению с тем, что я почувствовал, когда увидел ее...

Морриган. Красивое имя. Бархатное, как лепестки алой, как кровь, розы, и одновременно сильное, колючее, как ее стебель. Идеальное имя для моей маленькой девочки.

Я не буду прощаться. Я еще вернусь.

Быть может, не единожды. И может, даже не один. Ведь у меня больше не было необходимости скрываться.

Но я найду тебя. Теперь, когда я знаю дорогу, мне не составит труда отыскать тебя. После битвы. Может, сразу же. А может, чуть позже. Но я найду тебя, и ты узнаешь правду. Когда будешь готова, я раскрою тебе все секреты. Если ты не захочешь их принять, то я просто буду тебя навещать. Не позволишь — буду наблюдать издалека. Просто чтобы убедиться, что ты жива. Буду вблизи или на расстоянии оберегать тебя и защищать, как должен был поступать гораздо раньше, но я больше не брошу тебя. И пусть я не сумел сделать это вслух, тебе лично, но я обещаю, что ты больше не будешь одинока. Ибо ты — единственная оставшаяся светлая частичка в проросшей гнили и мгле предательства, безнравственности и одержимости, шедевр природы, прекрасный луч, пробившийся в пролитых на хмурое небо черных красок потухшего солнца... Ты то единственное, что от нас осталось. Ты все, что осталось у меня.

До встречи с тобой я даже не предполагал, что все, давно потерянное для меня, можно возродить. Можно восстановить, воссоздать заново тот прекрасный уютный очаг, сплести прочные узы взаимности и теплоты, начать все сначала, создать свой мир, обрести былую гармонию!..

Мне плевать, как я выкраду момент, когда ты будешь одна, но я найду способ, пусть мне придется сутками просидеть в ожидании, карауля твой дом. Я не стану винить тебя, если ты посмеешься надо мной, ведь на твоем место я бы и сам счел себя тронутым умом... но ты всегда была и останешься моим вдохновением, моим небом, дарующим ощущение незыблемости мира, моим смыслом продолжать...

И я хочу, чтобы твое лицо стало моим новым горизонтом. Твоя едва заметная улыбка станет самым ярким рассветом следующего дня. Я хочу смотреть в будущее и видеть в нем тебя. Идти на твой образ по твоим следам. И отыскать тебя. Чего бы это ни стоило.

Это станет моим стимулом.

Как же так случилось, что эта маленькая ведьма Коркари долгое время была для меня лишь неясным силуэтом в туманном полумраке, мелькающим где-то на грани моего сознания? Недостаточно реальной, чтобы я был абсолютно уверен в ее существовании, но достаточно цепкой, чтобы ухватиться за этот край и не пропасть в забытье, не рассеяться где-то в голове и не выветриться утренним ветром, как пыль.

А сейчас, когда она растворилась в воздухе, я отчетливо ощущал ее присутствие в этом лесу. Незримая связь, которую всего лишь нужно было уловить.

Мне потребовалось на это слишком много времени.

Но в конечном итоге мы встретились.

Должно быть, у меня лихорадочно горели глаза, когда я обернулся на ее голос, и мое сердце пропустило удар. Притворяться не было смысла: я и так не мог выдавить из себя ничего путного и разумного.

Но глубоко внутри я буквально кричал от радости и ликования. И будто темные плотные тучи, заклятые врата, неустанно низвергали свои живые тени, что наступали мне на пятки, гоняя, точно изнеможенную крысу, по разным углам, вдруг начали раскрываться, и безнадежная трагедия моей жизни внезапно перестала быть привычной и обыденной.

В моих ушах все еще звенел ее бархатистый, тягучий голос, хотя она давно молчала. Природная томительная сладость с подмешанным в нее ядом. И ни капли застенчивости. Голос, который хочется слушать и слушать.

Этот голос я не смогу забыть, даже если оглохну, даже если потеряю память. Даже если я погибну, я буду слышать этот голос и идти на его зов. Может, он станет моим спасением когда-нибудь...

Может, это знак, что мне не стоит останавливаться? Прожить жизнь заново так, как мне бы хотелось?.. Я почти буквально чувствовал, как меня пронизывают силы, легким покалыванием наполняющие все тело. Силы продолжать, дать толчок новой жизни. Казалось, если я сейчас брошусь бежать, я просто не смогу остановиться.

Я понимал, что должен был быть пойманным между тем, что должен был сказать по привычке, и тем, что хотел сказать на самом деле. Слишком много осталось несказанным. Несделанным. Недостигнутым. И при этом это не являлось трагическим упущением. Это являлось возможностью.

Один день изменил полностью мою жизнь. И что бы ни ждало меня впереди, я не вернусь назад.

Так легко было позволить себе затеряться в своих сомнениях, как раньше, с недоверием отнестись к происходящему и сбежать подальше от кульминации, довольствуясь столь привычными заковыристыми, усыпанными различного рода препятствиями, темными дорожками в привычную пустошь.

Но что-то даровало мне яркое, прекрасное предчувствие, что мой путь определен. И я не собирался просто так бежать. Не в этот раз. Не в этой жизни.

Больше не нужно бежать.

Когда я ступил на территорию лагеря, и Скай, стоявшая неподалеку в компании Карвера и еще пары солдат, обернулась с такой готовностью, будто услышала мои шаги задолго до того, как я появился в ее поле зрения, мне вдруг пришла в голову мысль, что я действительно изменился. Мое восприятие мира стало другим.

Плевать, что нас ожидала война. Она была ничем по сравнению с войной, которую я вел на протяжении всей своей жизни. Капля в море, одна искорка в пожаре, секунда в двадцати годах непрерывной борьбы за выживание вкупе с непрекращающимися поисками давно утерянного человека, исчезнувшего из моей жизни в неизвестном направлении... И я позабыл об этой жалкой ничтожной разборке, которую все здесь называли войной. Каждый день я проходил через то, что «сломило бы любого с первой попытки», как утверждала Скай, и теперь я не без гордости был готов ей поверить. Я оглядывался вокруг и видел лишь детские наивные лица даже у опытных бойцов вдвое и втрое старше меня. Никто из них не испытывал и ничтожной доли того, что приходилось сносить мне. Никто из них не представлял, что такое настоящая бойня.

Я всю свою жизнь только и делал, что боролся за нее. И теперь буду бороться как никогда яростно. Так обычно поступают люди, четко осознающие, ради чего они хотят жить.

Я не собирался просто так отступать. Не сейчас, когда жизнь приподняла занавес и показала мне то, ради чего я должен был продолжать. Когда я приблизился настолько близко, насколько не был еще никогда... Теперь все станет чуточку легче.

Скай стремительно бросилась ко мне, и я сделал второй, еще более решительный шаг навстречу счастливому будущему. И уже не останавливался.

У меня не было никакого способа убедиться, что, когда все закончится, я увижусь с Морриган снова, и она примет меня.

Я держался на одной лишь уверенности, подпитываемой сегодняшним достижением. Большим, чем мне когда-либо удавалось достичь.

Слепые надежды и яркие образы, не позволявшие сдаться, поддерживали меня всю жизнь. Раньше, во все времена, каждый день в каждой нескончаемой битве мне хватало и этого.

Может быть, пришло время поверить, что у меня все-таки существует завтра!..

 

Начало Пятого Мора. Остагар

Хоук

В голове резко всплыл позабытый на время план, и я огляделась в поисках брата, чтобы уговорить его немного размяться. Найти упущенного из виду Карвера являлось трудной задачей, но не я ли знала его, как облупленного?

Впрочем, знать Карвера — это одно, а знать местность — совсем другое. В Лотеринге у брата почти не было шансов: я знала место расположения каждой травинки. Но в Остагаре, среди каменных башен, древних руин и застоявшегося запаха смерти я не ориентировалась. Расспросив тех, кто мог знать и видеть Карвера, я получила направление и была удовлетворена: мой брат задыхался, борясь с неуклюжим подобием пугала, изорванным и растерзанным.

Потренироваться и отработать отдельные приемы все же лучше, чем впадать в беспросветную тоску от вынужденного бездействия. К тому же, так и время пройдет быстрее.

— Впечатляет! — отметила я с искренним восхищением, когда Карвер молниеносно развернулся с выпадом, разрубив пугало на части. Верхняя часть туловища свалилась с глухим грохотом, а нижняя так и осталась обалдело висеть.

— Скай, — сухо кивнул мне брат и с деланным равнодушием отвернулся. — Что, уже наболтались? Я думал, вы не отцепитесь друг от друга вплоть до боевого сигнала.

— Только без остроумия, — предупредила я. — Я пришла попросить об одолжении.

Карвер хоть и попытался не подавать виду, но мои слова его удивили.

— Что же это может быть такое, — рука брата резво плясала по воздуху, — что твой ха... — видимо, мой взгляд оказался настолько выразительным, что нелестная замена имени, которое никак не могла запомнить мать, стремительно превратилось в запинку, а затем в покорный кашель, — в смысле, твой мужчина не может это выполнить?

— Ты готов? — поинтересовалась я тихо, подойдя ближе. Во мне вдруг разрослась острая необходимость остаться с ним наедине, поговорить не по-товарищески, как сестра с братом.

Давет столько раз уходил, что его нынешняя миссия, тем более приказанная быть выполненной с вооруженными товарищами и магессой, не должна была вообще приниматься в расчет. Но я никогда не перестану беспокоиться за него. Постоянные беспокойства за своих близких являлись нормой моей жизни. Но не так сильно я волновалась за Давета, который привык выпивать в одной компании со смертью за карточной игрой и постоянно выигрывать, как за младшего неопытного брата, впервые столкнувшегося с серьезным противником.

Быть может, ему порыв сестринской заботы мог показаться эгоистичной попыткой отвлечься, и Карвер, резко выдохнув, хотел было уже ответить мне в своем привычном стиле, но передумал. Глупо было ссориться, тем более на пороге войны. И он это, к счастью, понимал. А я понимала, что не могу просто так отпустить брата воевать, не напросившись держаться рядом, чтобы иметь возможность прийти на помощь. Я обещала семье, что буду защищать их.

Я обещала отцу. И это было не одолжение, из сочувствия сделанное умирающему.

— Готов, сестра. Я изначально был готов. Я хочу убивать эту гниль одну за другой, хочу валить и кромсать эту гадость, чтобы она не заполонила мои земли, — стиснув зубы, рычал Карвер, пылая, точно плотный сгусток ярости, и пугал меня своим фанатизмом. — И сейчас, когда я уже давно знаю, что нас ждет, я готов настолько, насколько это возможно, — и он с силой взмахнул мечом, со свистом рассекая воздух.

— Уверен? — намек застыл между нами, пока я медленно вынимала свой длинный, искусно отделанный клинок, подаренный когда-то Даветом. В комплект шла запасная пара на случай, если что-нибудь случится за отсутствие Давета, но я сентиментально берегла все его подарки и заботливо ухаживала за ними как за живыми (а на всякий случай умудрилась распихать и запаску по глубоким закоулкам своего одеяния). А в этой черной броне и высоких сапогах на твердой плоской подошве мне было удобно передвигаться по любым окрестностям. Мягкие и тонкие перчатки Давет и вовсе подобрал идеально: они легко пропускали магию, и через ткань едва ощутимый сгусток материи свободно перетекал в клинки, в суматохе незаметно стекая к острию и обрушиваясь на врагов разрушительной силой...

Из любопытства я обратила внимание на руки той магессы из Круга, которую упоминал Давет, и заметила, что у нее не было ничего подобного. Что ж, если в Круге до такого не додумались, то Давет был просто гением! Моим гением.

— Что ты хочешь? — спросил он прямо, опуская меч. — У меня туговато с намеками, Скай, и ты это знаешь.

— Я хотела попросить тебя потренироваться вместе, — призналась я. — Мало ли что водится в преимуществе врага. Их силу нельзя недооценивать.

— Скай...

— Не отказывай мне, Карвер, — попросила я мягко, но настойчиво, подойдя ближе. — Тебе это нужно. И мне это нужно. Пусть даже по разным причинам. Но я хочу провести это время с тобой. Прежде чем мы столкнемся с неизвестностью лоб в лоб, я хочу немного побыть с родным братом... Пожалуйста.

Неаргументированный отказ повис у него на губах, и Карвер внимательно посмотрел на меня. Кажется, только сейчас до него дошло, что перед ним стоял не товарищ по оружию, а родной человек. Это было лучшее, что я могла предложить брату, чтобы провести с ним несколько часов перед битвой. Бой был его стихией, а любое предположение, что излишние тренировки могут вымотать его и серьезно снизить его эффективность как воина, привело бы Карвера в бешенство, которое он с превеликой радостью обрушил бы на меня вплоть до последней капли.

Я планировала провести с Карвером время еще до того, как узнала, что Давету придется отлучиться. В этот момент я не думала, что всех нас ждет смерть, я вообще не думала о возможных исходах битвы. Единственная мысль, которую я закрепила в своей голове — мы выживем. Будем ориентироваться по ситуации и держаться друг за друга, все втроем. И что бы ни случилось на поле боя, мы выберемся.

Но сейчас мы оба неминуемо катились во власть сокрушительных тревог, и ни один из нас не решался признаться в этой слабости. Тогда пусть хотя бы на уровне простой совместной тренировки, но мы сблизимся. Напомним себе о том, ради чего должны остаться в живых. Не было смысла искать какой-то подвох между строк.

— Ладно, — он сдался достаточно быстро, очевидно, размышляя в том же направлении, что и я. — Отойдем куда-нибудь подальше. Мы еще даже не воюем. И я не хочу загреметь в темницу из-за тебя.

Что ж. Пусть хоть что-то в этом проклятом мире останется неизменным.

— Из-за меня? Карвер, это очень старая шутка, и она уже давно неактуальна, — я бодро последовала за ним, играя клинком. — Я всегда осторожна. Если ты будешь орать о своей сестре-магессе на весь лагерь, это немного усложнит ситуацию. Но я всегда предельно осторожна.

Судьба не бездумно распределяет роли. Видимо, в ее действиях есть какой-то определенный тайный смысл, который мы не сразу можем раскрыть. Видимо, неспроста я родилась первой в этой семье. Я бы многому могла научить их... Или еще могу?

Им всего лишь по восемнадцать. Вспоминаю себя в их возрасте. Я была достаточно разумной в плане принятия каких-то решений. И хотя разница у нас с ними не велика, я чувствую себя наравне с матерью, а они — наши питомцы, недозрелые плоды нашего многолетнего труда. Я одинаково любила и продолжаю любить их обоих, хотя им еще многому предстоит научиться, чтобы войти в эту жестокую реальность не так бездумно, как Карвер, и не так наивно, как Бетани. Карвер все еще оставался капризным ребенком, а Бетани, напротив, не умела говорить слово «нет». Ее безграничная доброта была хорошей чертой, считала я, но далеко не всегда.

Но сейчас, приближаясь к неизвестности, я была готова простить Карверу все. Лишь бы он не делал глупостей. Лишь бы не бросался на вражеские колья. Он был удивительно силен и мог сотворить что угодно, лишь бы слепая ярость не затмила рассудок. Его сила, его порывы, адреналин в кипящих венах, меч, летящий наперегонки со временем — и истина становилась неопровержимой: для Карвера не существовало границ, если он к чему-то стремился.

А я лишь хотела, чтобы он вернулся со мной домой. Живым.

— Пока мы не начали... — неуверенно начала я, когда мы остановились возле укромного уголка за колонной разрушенной башни, где никто не мог нас обнаружить, и неуютная напряженная тишина нависла над нами, точно темная зловещая туча. — Я...

И я застыла с дрожащими губами, осознав, что все слова, которые были заготовлены для этого разговора, стерлись из памяти, как иллюзорные. Я не представляла, как дать ему понять, что накатившая внутри волна эмоций пугает меня.

Карвер делал для семьи больше, чем мы хотели признать. Это была моя обязанность — покровительствовать, защищать семью, помогать... И Карвер, не задав ни одного вопроса, ни разу не упрекнув вслух, молча взвалил на себя мою ответственность. И сейчас, когда он решил, что мы все наигрались в свои игры, и, предоставив мне мои обязанности, отправился строить свою собственную жизнь, я поплелась за ним, лишая возможности попытать счастье самостоятельно. Карвер злился, и я это знала, но даже сейчас он не позволял себе упреков, на все мои поступки находя в себе понимание. Он был гораздо лучше, чем показывал себя. И заслуживал гораздо большего, чем имел сейчас. И, быть может, уже ступил бы на путь личного успеха, если бы не мы со всеми своими демонами...

Это была не его вина.

Мои глаза отчаянно бегали по лицу брата, по моим четким чертам на его лике, по маминым глазам, папиным непослушным прядкам волос над вспотевшим лбом... И мне снова отчаянно захотелось, чтобы этой идиотской войны не было, чтобы все это было глупым кошмарным сном! Глядя на Карвера, на еще одно прекрасное творение природы, плод любви моих родителей, во всем такого родного, я терялась, разрываясь от переполняющей меня любви к нему и сокрушающего осознания, что я могу его потерять...

Мы оба оказались на краю. Двойной удар.

Но нет. Я не позволю нам упасть. Никому из нас. Я знаю, что это будет нелегко. Возможно, слишком трудно. Но все же не так трудно, как вновь пережить потерю родного человека...

Я знала, что ничего тяжелее потери близкого не бывает. Ничего тяжелее пока не испытывала. И даже не могла себе представить, что может быть хуже.

Я смотрела на брата, отчаянно моля о том, о чем нельзя было просить. Только не на войне. Он знал, что в глубине души я пребывала в ужасе. Хаотично разбросанные чувства, подорвавшие мою былую уверенность, препирались друг с другом, заглушая мои собственные мысли, и только на публике мне удавалось выглядеть хладнокровной и решительной во всем. Подобные эмоции не были моей стихией. У меня всегда все было разложено по своим полочкам.

Я не говорила Карверу, как мне хотелось обнять его и вернуть в Лотеринг любым способом, который знала магия, вернуть в безопасное место, а затем привести туда Давета и забыть обо всем, точно о вчерашнем сне.

Одного Хоука мы уже потеряли.

Думать о том, что мы можем потерять еще одного, было невыносимо.

— Скай? Неужели ты впервые пустишь слезу по поводу своего младшего братца? Не рановато ли ты меня похоронила? Еще даже бойня не началась. Ты бы хоть из вежливости попридержала бы слезы.

— Карвер, ты болван и мерзавец! — не выдержав, буквально выкрикнула я, хватая его за плечи. — И будь моя воля, я бы тебя схоронила прямо сейчас, собственными руками!.. Уж лучше я, чем... Просто будь осторожен, — он уже начал отнекиваться и грубить, и я дернула его за руку, поворачивая к себе. — Прошу тебя. Ради семьи. Мать мне голову оторвет, если я вернусь домой без тебя... Молчи, дай договорить! Ты... — я собралась с мыслями и сделала глубокий вдох, чтобы иметь возможность сказать то, что должна была повторять ему каждый день. — Ты мой брат, Карвер. Моя семья. Семья и дом — это самые важные вещи в жизни. И я пекусь о тебе не потому, что так надо, — я придвинулась к нему ближе, таким образом вынуждая поднять на меня глаза, которыми он упрямо водил по каменному полу, будто там была начерчена схема беспроигрышной тактики сегодняшнего боя, — а потому, что я так хочу. Позволь мне заботиться о тебе. Это все равно никогда не изменится. Я всегда буду беспокоиться за тебя. И за Бетани, за мать, за Давета... Меня не волнуют другие. Они не мои братья. Меня волнуете только ты и Давет, потому что вы мне дороги! За остальных пусть волнуются их семьи.

Карвер отмалчивался, терпеливо ожидания окончания моего монолога, будто это было одолжение.

— Карвер! — я с силой встряхнула брата, и он, наконец, удосужился обратить на меня внимание. — Просто скажи... скажи мне, что ты будешь осторожен. Пусть мы и не говорили тебе об этом, хотя следовало бы...

Я осеклась, прерванная вспыхнувшим где-то в подсознании невразумительным протестом. О сожалениях не стоило говорить сейчас. Я не была ни глупой, ни суеверной, но почему-то сейчас подобные неосторожно оброненные фразы показались мне плохой приметой.

Я еще успею сказать это. Такие слова не принадлежали этому моменту. Как и тысяча слов, принадлежащих Давету, но так и невысказанных за семь лет нашей близости. Не сейчас, когда страх держит вверх надо мной. Еще одна причина остаться в живых. Это станет моим стимулом, моей мотивацией.

— Просто пообещай быть осторожным, — почти по слогам повторила я, не в силах разжать пальцы, отчаянно впившиеся в его плечи.

Карвер всегда был упрямцем. И я была готова отражать атаки, ожидая какой-нибудь типичной реакции: раздражения, откровенной лжи, недоверия, колкостей. Я ждала, что Карвер попытается, выпятив грудь вперед, всем видом показать, что мои слова нелепы и бессмысленны.

Но внезапно вместо ожидаемой выходки в духе Карвера я ощутила грубую мужскую ладонь на своем затылке, так аккуратно пригладившую мои растрепанные волосы. Брат смотрел на меня своими добрыми глазами цвета мирного неба, безмолвно раскрывая мне ту свою сторону, которую мы не привыкли ни видеть, ни знать. Он так давно приучился скрывать истину за колючей маской демонстративного равнодушия, насмешливости и резкости, что увидеть его раскрытую уязвимую душу, доверчиво протянутую мне в ладони, стало для меня... открытием. Подлинным откровением. Чем-то большим, чем могли мне дать любые его обещания.

Я молча винила во всем себя. Но брат продолжал меня прощать. Он все понимал. Ничего не требовал. И никогда не переставал любить меня. Осознав это только сейчас, внезапно, точно что-то вспыхнуло в голове, я ощутила сменивший робость и смирение необычайный прилив уверенности. Это были самые лучшие ощущения, призванные сопровождать меня в бою, чтобы я могла, сконцентрировавшись, приложить все усилия, дабы привести нас к победе.

— Пока не померкнет серебряный оттиск твоей благородной души, — заговорил Карвер непривычно мягким голосом, подражая неуловимой мелодии тихой, как ночь, колыбельной, смысл которой могли разобрать только мы, и внутри что-то болезненно кольнуло. — Пока не покроется снегом последняя прядь на твоей голове... — его вторая рука ласково прикоснулась к моей щеке, выводя жестким большим пальцем узор татуировки — точной копии рисунка Давета на его правой руке. — Пока не издаст роковое безмолвие твой стон в онемевшей тиши... — осторожно, точно надави он чуть сильнее, и я растворюсь в воздухе, Карвер взял мое лицо в свои большие ладони и призывно посмотрел на меня, улыбаясь сияющими, точно весеннее лотерингское небо, глазами.

— Ты будешь жить, — закончила я неосознанно.

Глаза защипало, и я вошла в его объятия, чтобы привести свои разбередившиеся чувства в полный порядок, спрятавшись от окружающего нас хаоса. Где-то позади, безликие и обманчивые, бродили тени. Битва приближалась. Весь этот беспредел, грозящий перерасти в настоящий хаос, происходил где-то далеко, словно не с нами. Я плакала сухими слезами в теплой колыбели рук своего младшего брата, постепенно заглушая болезненные воспоминания, вернувшие меня назад, туда, где все было по-другому. Я знала, что Карвер чувствовал то же самое. Мы оба думали об одном и том же сейчас: только бы он был жив... только бы мы остались в живых.

Это были не просто знакомые красивые слова. Это было тихое заклинание, способное собрать близких людей вместе, напомнить им о жизненных ценностях, помочь найти утерянную надежду. Это был лучший ответ, который я могла получить. Ответ, несущий в себе столько искренности, сколько я не получала от брата за всю свою жизнь...

Его мягкий голос, такой мягкий, точно я могла блаженно потереться об него щекой, его слова, смысл которых был заключен слишком глубоко, чтобы другие, не знавшие, могли разглядеть его с поверхности, не поднырнув, прикасались золотистой лотерингской листвой к моему слуху. В этот момент — момент, принадлежавший только нам и Давету, — я вспомнила, ради чего пришла сюда. Вспомнила все. Набравшийся сил, свежий ветер вернулся, подхватив с собой чуть пряный запах лотерингских прудов. Звезды померкли. Золотой искрой сверкнули золотые колосья на красных полях. Алым сердцем запылало лотерингское жаркое солнце, разжигая линию горизонта. В такт его биению застучали глухие шаги за дверью — лучшие звуки счастливого времени, за которое стоило биться. Постоянство, ставшее традицией, а постепенно и символом спокойствия, умиротворения, семьи, признаком мира и покоя, моей твердью.

Меня переполняли любовь и свет, и, какой бы беспорядок не творился внутри, каким-то чудом это подействовало на меня самым благоприятным образом. Мне посчастливилось быть тем человеком, который знал, что же такое те самые главные ценности жизни. И сегодня я буду бороться за эти ценности.

Подняв руки к лицу Карвера, я заглянула ему в глаза.

— Дом в моих руках, — напомнила я брату так тихо, чтобы никто, даже сам Остагар, даже само время не могли подслушать нас.

Его улыбка подтолкнула меня прикоснуться к маячившему где-то в сознании «вдруг» и оттолкнуть его прочь.

Мы будем в безопасности рядом друг с другом. И что бы ни случилось, мы выберемся отсюда. Вместе. Все трое.

До тех пор, пока существует то, за что стоит бороться, и близкие люди продолжают держаться, я буду знать, что у нас есть шанс.

Мне этого хватит.

 

Отредактировано: Dreamer