Клейменный


Окутанный тьмой, он сидел на холодном полу сырой камеры и слушал свое хриплое дыхание. Ноющая боль в костях и воспаленных деснах стала для него привычной и уже почти не досаждала, даже настораживающие звуки и ощущения в пустом желудке перестали его раздражать.

Стоило Броске поднять голову, и его глаза, привыкшие к темноте, увидели бы по ту сторону решетки фигуру с собранными в хвост волосами. Но он и так знал, что находится в подземелье не один. Более того, он прекрасно знал и того, кто составляет ему компанию. Броска знал его, как никто другой.

Уж теперь-то точно.

— Я рассказал Рике правду о тебе, — нарушил тишину Леске, буравя взглядом свои колени.

Сердце Броски тяжело забилось, а перед глазами поплыли круги.

— Прав... — начал было он, но осипший голос сорвался, и гном хрипло раскашлялся, прочищая горло. — Правду?

— О том, что ты уже три месяца в тюрьме, — он пропустил ядовитую иронию пленника мима ушей.

— Три... месяца, — глухо повторил Броска, пустым взглядом обводя потрескавшиеся стены своей клетки. С трудом преодолев оцепенение, он все же сумел взять себя в руки, встал на ноги и исподлобья посмотрел на того, кого когда-то считал другом. — Сестра не должна была знать обо мне, пусть лучше бы считала погибшим. Зачем ты сказал ей? Я не просил тебя об этом.

— Но ты надеялся на это. Не надо врать хотя бы самому себе.

— Не от тебя я ждал помощи, предатель, — скрежетнул зубами Броска, обхватив решетку камеры.

— А от кого, парень? От Джарвии? После того, как ты убил ее любовника?

— Оставь меня в покое, — устало произнес заключенный, качая головой. Он не хотел тратить силы на оспаривание лжи Леске, как в первые дни своего заточения. Предатель вновь стал бы отрицать свое участие в убийстве Берата, справедливо считая, что их могут подслушивать, а ярость Броски уже давно угасла.

Мог ли он представить, что друг так подставит его и подстроит все так, чтобы содеянное ими обоими легло на Броску, выставив себя при этом верным слугой убитого главаря Хартии? Гном, сидя за решеткой, долго обдумывал произошедшее, пытаясь понять, когда он просчитался. И каждый раз он приходил к печальному выводу — он совершил ошибку, когда начал доверять Леске. С тех самых пор он подвергал опасности и себя, и сестру.

Броска чесал давно завшивевшую бороду и проклинал мерзавца, ведь план по устранению Берата был идеален. Один Камень знает, каких усилий ему стоило прислуживать ненавистному главарю Хартии и во всем с ним соглашаться. Только забота о сестре и матери останавливали его от того, чтобы наплевать Берату в лицо и перерезать ему глотку посреди улицы. Именно ради семьи гном и придумал, как внедриться к нему в доверие и как неожиданно напасть и, если бы не Леске, они все жили бы сейчас припеваючи, но, видимо, предатель был недоволен тем, что подельник с семьей будет жить в королевском дворце, не поверив в то, что товарищ взамен поможет ему выбраться из Пыльного города. А у Броски даже в мыслях не было нарушить слово.

— Оставить? Да ты посмотри на себя! Я помочь тебе пытаюсь!

— После того, как сам засадил меня сюда, — равнодушно ответил тот на пылкий возглас гнома.

Леске подошел вплотную к решетке, сжал ее руками и прошептал:

— Ты считаешь меня ублюдком. И ты прав. Я сделал это, чтобы защитить свою шкуру и не горжусь этим. Ты уверен, что на моем месте поступил бы иначе, честь тебе, а я... Я не могу спать. Мне жаль. И я попытаюсь вытащить тебя отсюда.

Не дожидаясь ответа от Броски, он ушел прочь.

Этим днем в королевских покоях принц Белен, глядя не на своего подчиненного, а в короткое письмо со знакомой подписью, тихо отдаст неприметному гному приказ и отвернется к камину. С безразличием бросив листок в огонь и наблюдая, как тот съеживается и исчезает, он почему-то снова вспомнит лица своих братьев.

В этот же вечер Рике передадут радостную новость о том, что принц Белен не остался глух к ее мольбе и сумел вытащить старшего Броску из тюрьмы и организовать его побег на поверхность, ведь в Орзаммаре его непременно достали бы головорезы Хартии. Женщина будет плакать и благодарить Камень и своего покровителя за спасенную жизнь любимого брата, которого она больше никогда не увидит.

— Тебя не выпустят отсюда, — на следующий день с горечью сообщил Леске, войдя в тюремную камеру Хартии. — Белен не стал переходить дорогу Джарвии, ему нужна ее поддержка. Я не смог ничего сделать.

— А Рика? — после недолгой паузы тихо спросил Броска. — Она же не успокоится, зная, что я здесь.

— Ей сказали, что Белен помог тебе бежать наверх.

— Хорошо. Пусть так и думает, — кивнул тот, поднимая глаза на Леске. — Ты еще хочешь мне помочь?

— Конечно, но я не знаю, как...

— Дай мне нож.

В камере повисло молчание, слышен был лишь писк и шелест крыс, снующих по своим норам.

— Если вскроешь им замок, тюремщик все равно...

— Дай мне нож, — разделяя слова, повторил узник, протягивая руку сквозь решетку.

— Нет! — попятился от него Леске, качая головой и хмурясь. — Дать нож — то же самое, что открыть дверь камеры! Джарвия меня на куски порежет, когда узнает об этом.

— Я не собираюсь сбегать.

Леске хотел было возразить, но тут до него начал доходить смысл сказанного. Он недолго подумал и опустил глаза:

— Нет. Когда тебя найдут, то сразу поймут, кто передал тебе нож. Тебе уже будет все равно, а мне жизнь дорога.

— Уйди, — разочарованно бросил Броска, тяжело усаживаясь на лежанку.

— Эй, может, Джарвия когда-нибудь...

— Пошел вон!!

— Ну и хрен с тобой, говнюк, — процедил Леске, неприязненно поморщившись, и потянул на себя тяжелую дверь.

Тюрьма на мгновение озарилась ярким светом факелов и снова погрузилась во мрак. Узник со спокойной решимостью посмотрел на миску с мутной водой, из которой пил, и пнул ее ногой. Тарелка перевернулась, а вся жидкость из нее вытекла на каменный пол. Броска с сожалением наблюдал за разрастающимся темным пятном, но знал, что назад уже дороги нет.

Через пять дней Леске, все же решивший вернуться к Броске и выполнить его просьбу, обнаружит на грязных тряпках, служивших заключенному спальным местом, посеревший, с вывалившимся распухшим языком, труп своего бывшего друга. Сжимая в руке остро заточенный камень и не обращая внимания на капающую с ладони кровь, он ясно осознает, что никогда уже не сумеет выспаться.

Клейменная


Она сидела в богато обставленном кабинете, окруженная роскошью, о которой она так часто грезила. Искусные резные узоры на стенах и мебели, великолепной работы оружие на стеллаже, толстые книги с украшенными корешками на полках и яркий свет факелов — это место, казалось, родом из сказок, которые мать, еще не потерявшая себя на дне бутылки, рассказывала им с сестрой в далеком детстве.

Однако Броска знала, где находится, и вся эта красота не вызывала у нее ни восхищения, ни благоговения, ни даже привычной зависти, а лишь презрение и чуточку страха.

Совсем чуть-чуть.

Челюсти ее отбивали дробь.

Руки и ноги ее были привязаны к массивной скамье, а виноватый взгляд устремлен в высокомерно скалящееся лицо самого опасного гнома в Орзаммаре. Покровителя, которому она служила полжизни. Мерзавца, которого она то восхваляла, то ненавидела. Меркантильного владельца ее ничего не стоящей жизни.

— Значит, ты настолько тупая, раз считала, что сможешь воровать у меня из-под носа, — начал Берат, криво усмехаясь. — Я в этом никогда и не сомневался, пользуясь тобой исключительно как мясом, пустить в расход которое — дело ничего не стоящее, но ведь с твоей сладенькой сестрицей тоже придется что-то делать.

— Она ни о чем не знала, не тронь ее! — заорала Броска, дергаясь и пытаясь освободить конечности от пут.

— Даже жалко будет снова отправлять ее на улицу, — демонстративно не обращая внимания на брыкающуюся и ругающуюся Броску, задумчиво пробормотал тот и погладил бороду. — А из-за тебя, грязная ты тварь, даже если я позволю ей по-прежнему давать только тому богатенькому дурачку, чтобы он надул ей брюхо, она наверняка что-нибудь выкинет и сорвет мне все!

Берат подошел к гномке и ударил ее по лицу наотмашь тыльной стороной ладони, драгоценной печаткой на мизинце разорвав губу и подбородок. Броска сплюнула кровь и языком проверила, на месте ли зубы. Двое шатаются. В уме она уже прикинула, что если переживет сегодняшний день, сможет выручить за них серебряк. Неплохо.

— Чего это ты скалишься, шваль? Думаешь, снова выкрутишься, жопой повиляя да на коленках поползая? Не в этот раз.

— Берат, ну прости меня, ну попутала, ты же знаешь, я бы все отдала тебе сторицей, а тут мать опять прихватило, а где мне ей на байду эти деньги брать? — заискивающе затараторила клейменная, пытаясь невинно хлопать ресницами, но легкая шепелявость и кровь, смешанная со слюной, текущая по подбородку, сводила на нет все старания гномки выглядеть милой и располагающей к себе. — Я не хотела опять тебя беспокоить, ты же такой занятой, наверняка с самим бородачем толковал о чем-то, я и подумала...

— Ты подумала, — язвительно перебил ее Берат и хмыкнул. — Тебе только в нужнике думать нужно, тупица, как бы не промахнуться.

— Я заслуживаю наказание, я знаю, ты только не выгоняй меня, куда я без твоей защиты, — Броска прекрасно знала, что за ее проступок ей место в трещине с лавой под мостом, но легко сдаваться она не собиралась.

Глава Хартии оценил смелость подчиненной.

— Значит так, дуреха. Будешь на испытательном сроке, давать тебе буду самую дерьмовую и невыгодную работу и только попробуй что-то пикнуть сестре, я в нее слишком много денег вложил, чтобы просрать их из-за тебя, — он снял с пояса кинжал и начал разрезать веревки. — Зубы не вздумай продать — на огра похожа станешь, а на это чудище у меня точно не встанет, как ни старайся.

Пока Броска разминала затекшие конечности, Берат успел смачно хлопнуть ее по крепкой ягодице и хорошенько помять ее грубой ладонью. Гномка вытерла рот рукавом и сипло рассмеялась, про себя выдыхая: пронесло.

Она уже собиралась покинуть кабинет Берата, как вдруг в дверь уверенно постучали. Увидев каменное лицо вошедшего типа, Броска явственно ощутила, как ее желудок сжался и прилип к ребрам, а ладони противно и липко вспотели. На пороге стоял Орм — самый верный подручный Берата, беспристрастный, неподкупный и до одури преданный, связанный собственной клятвой всю жизнь служить ему.

Не пронесло.

Лидер Хартии тоже сразу почувствовал неладное и подозрительно сощурился.

— Берат, есть новости, — прогундосил Орм, опустив руку на рукоятку висящей на бедре булавы.

— Я могу идти, Берат? Мне еще нужно закончить.., — начала клейменная, уверенно, но осторожно ретируясь к выходу.

— Стоять, — от голоса начальника у Броски внутри все затрепыхалось, а волосы встали дыбом. Она замерла и непонимающе воззрилась на гнома. Он кивнул ей, приказывая подойти ближе и, до боли сжав ее кисть, толкнул обратно на стул. — Что за новости?

— Как ты приказывал, мы проверили наших. И нашли крысу.

— Да ну, — протянул Берат, насмешливо скашивая глаза на гномку. Лицо Орма осталось таким же непроницаемым, словно не он несколько часов назад поймал Броску на воровстве и, связав, приволок сюда.

— Это Леске. На него уже давно были донесения, и они оказались правдивыми, — монотонно продолжил гном, будто не замечая вытянувшегося лица клейменной. — Он сопротивлялся, наделал много шума и нам пришлось отвести его в коптильню, где он рассказал Шефу, что уже несколько месяцев проворачивает сделки от твоего имени. Вместе с ней.

Ни один мускул не дрогнул на лице Орма, ни когда он упомянул камеру пыток Хартии и ее главного мастера, бывшего повара, о которых по всему Орзаммару ходят леденящие кровь слухи, ни когда он указал на сгорбленную и бледную как негашеная известь гномку. Броска даже не пыталась поймать взгляд Берата, она и без того прекрасно знала, что он сейчас в бешенстве. А еще она ясно понимала, что ей, скорее всего, конец.

«Точно конец», — подумала Броска, когда тяжелый кулак Берата врезался ей в живот.

Боль она терпела стойко, любой житель Пыльного города со временем твердеет и становится похожим на покрытый пылью камень. Или спивается и подыхает в луже собственной блевотины. Или оказывается не в то время и не под теми ногами. Или под теми. И не только ногами. У кого как.

Броска сама не заметила, как оказалась на полу и, сжавшись в комок, стала закрывать руками виски и затылок. И как этот придурок умудрился попасться? И ее сдал, нагов сын. Впрочем, она не винила Леске, окажись она на той скамейке в коптилке да в компании долбанутого на голову ушлепка со своими агрегатами, сама бы сдала всех и при необходимости назвалась бы хоть потерянной портянкой Каридина, лишь бы вырваться оттуда.

Наконец, Берат успокоился и отошел от гномки, но она не смела даже попытаться встать на ноги.

— Эту прибить, — приказал он до сих пор стоящему в кабинете Орму. — Что с ней сделаете до этого — мне все равно.

Гном коротко кивнул, подошел к Броске и поднял ее, уводя за собой.

— Да как же так-то! — взбеленилась она, вырываясь из мускулистых рук. — Да мало мне что ли? Погляди, всю разбил! Не пойду я в яму! Не пойду, слышишь?!

— Твои слова и желания ничего не значат, — прошипел Берат, притягивая ее за волосы. — Ты — мясо. И моя милость сегодня для тебя закончилась. Орм, проследи, чтобы все узнали о ее участи, будет им уроком.

Броска орала и сыпала проклятьями, пока ее уводили и тащили по коридорам убежища Хартии до камеры. На крики выходили ее товарищи и непонимающе переглядывались. Какое-то время она сидела в тюрьме, в страхе ожидая гостей и готовясь дать им бой, ведь Орм при всех дословно озвучил приказ Берата.

И они пришли. Но с совершенно другой целью.

В Хартии уважали Броску, она была своей среди бандитов, инстинктивно чувствующих фальш и низость. Она многим помогала, вполне бескорыстно, и очень редко просила вернуть услугу. Иногда ей даже нравилась ее жизнь. И она очень старалась ее сохранить, не потеряв себя. Далеко не всегда получалось.

А сейчас, глядя в сочувствующие глаза головорезов, протягивающих ей через решетку хлеб, Броске до безумия захотелось повалиться на колени и разреветься.

Она бы не пришла.

Там, где благородные воины проводят бои по законам чести, клейменные грабят, убивают и позорят лик Орзаммара своим существованием.

Там, где в стенах Алмазных залов брат втыкает в спину брата кинжал, преследую высшие цели, отбросы Пыльного города вместо того, чтобы добить конкурента в борьбе за выживание, приносят ему еду, добытую воровством и чей-то кровью.

Зависит от угла зрения.

На следующий день тело Броски с перерезанным горлом найдут на площади нижнего города. Все узнают о ее участи и запомнят урок. Гном Орм будет стоять, подпирая спиной свою лачугу, и со спокойной невозмутимостью смотреть на хмурые лица преступников и попрошаек.

Он-то знает, что преданность важнее милосердия.

И ценится она намного дороже.