Фенрис ясно осознавал, чего хотел.
Казалось, после смерти Данариуса он потерял цель в жизни. Не за кем гнаться, не от кого убегать, ничьих рож теперь не порисуешь на страницах таких непонятных и бесполезных книг: это была его маленькая месть Хоук, которая заставляла его каждые вторник и среду упражняться в алфавите.
Но теперь все вокруг вновь приобрело смысл. Любовь, мысль о которой он усиленно гнал от себя последние годы, все-таки нашла его, и чувства захлестнули с головой.
Теперь эльф точно знал, чего хотел. Отныне смысл его жизни заключался в преследовании трех целей:
— всегда и везде следовать за Хоук;
— выпросить у возлюбленной соизволения освободить среду и учиться только по вторникам;
— избавиться от мабари.
 
В отличие от всех прочих товарищей, которых Хоук периодически брала в походы, Фенрис никогда особо с псом не сближался. Он никогда не разговаривал с ним, не чесал за ухом, не приходил навещать. Ни в дом Гамлена, ни в имение. Единственное место, где до недавнего времени мабари и эльф пересекались, — «Висельник».
В таверну собаку таскал Варрик. Изабелла, хотя всем видом своим показывала, что устала от слюнявой любви животного, явно наслаждалась его повышенным к себе вниманием. И даже подливала ему в миску пива, что мабари очень нравилось.
Фенрис фыркал и отмечал про себя, что зверь начисто лишен вкуса. В отличие от него, тонкого ценителя качественных вин. Здешнее пойло, по мнению эльфа (и не только его), больше походило на драконью блевотину. Им было легко отравиться, что периодически с эльфом и случалось. Во всяком случае, только плохим самочувствием Фенрис мог объяснить тот факт, что постоянно проигрывал собаке в «Алмазный ромб». От полного разорения его спасало только то, что нытик Андерс играл еще хуже.
 
Во время боевых походов эльф с мабари тоже не особо общались. В бою они оба играли одну и ту же роль — активно атакующую. И чтобы не делиться добычей, предпочитали нападать с разных флангов.
Фенрис ненавидел, когда эта дурацкая псина нападала на врага, которого он сам атаковал. Складывалось такое впечатление, что у него пытаются отобрать боевую славу. А если Хоук решит, что это мабари всех положил, а эльф просто прохлаждался? Фенрис не хотел признаваться себе, но для него было очень важно получить похвалу от главы отряда.
В такие моменты он краем глаза косился на Хоук, которая кастовала заклинания на безопасном расстоянии от эпицентра битвы, и осторожно подталкивал пса пяткой. Мол, отцепись от моей жертвы.
Мабари некоторое время продолжал задумчиво жевать ногу вопящего пирата, потом переводил взгляд на Фенриса, но конечность не отпускал. Обычно дружелюбные собачьи глаза в такие моменты были полны ярости и соперничества. Как мужчина мужчину, они прекрасно друг друга понимали.
«Задница Андрасте тебе, а не жертва. Это моя добыча!» — и на случай, если вдруг смысл сказанного до эльфа не дошел, пес прибавлял к данному мысленному посланию приглушенное рычание.
Фенриса злило, если кто-то, кроме Хоук, смел ему указывать. А когда этот кто-то — собака!..
И они стали выяснять отношения, как настоящие воины, самым мужественным из способов: игрой в гляделки.
Так и стояли: мрачный смуглый эльф с кулаком в груди бородатого пирата и мабари, вцепившийся в левую ногу все того же неудачливого преступного элемента.
Обычно «мужчинам» так и не удавалось выяснить, кто победил в тяжелой «глаза-в-глаза» битве, потому что их отвлекали глупые и надоедливые сопартийцы, вроде Андерса или Авелин, со своими жалкими: «Хватит торчать на месте, бой уже закончился, идем дальше».
Хоук оттаскивала собаку, глядя на эльфа с извиняющейся улыбкой, а сам Фенрис разжимал руку и позволял бездушному телу свалиться к ногам. Их отвлекли.
Но и эльф, и мабари понимали, что их великая битва на этом не закончилась.

Бывало, Хоук и товарищи устраивались на ночлег где-нибудь в лесу или у моря. Вот тогда Фенрис чувствовал себя действительно побежденным. Сказать, что он завидовал псу, который уютно устраивался под боком у хозяйки, значит, ничего не сказать.
Эльф долго не мог заснуть, с печалью наблюдая, как по ту сторону костра Хоук всем телом прижимается к мабари, как ее тонкие руки обвивают его шею, а прекрасное лицо находится совсем рядом с отвратительной слюнявой мордой. Но сложнее всего было вынести презрительный взгляд собачьих глаз, насмешливый взгляд победителя.
Разразившись парой эльфийских проклятий сквозь зубы, Фенрис переворачивался на другой бок.
 
Но после той памятной ночи все начало меняться.
И даже когда, выбираясь из особняка, Фенрис обнаружил свою одежду, сброшенную в порыве страсти на пол, разодранной и обслюнявленной, искра злорадства все же вспыхнула в его груди. И пусть ему было тяжело покидать возлюбленную в ту ночь, он с трудом сдерживался, чтобы не броситься обратно в комнату и сжать ее в объятиях, и никогда не отпускать, пусть он обрекал себя на холодные одинокие ночи в пустом особняке, полные его страхов и кошмаров, пусть это было всего лишь мгновение, едва заметная мысль, но эльф отметил про себя: «Так тебе и надо, псина. Моя взяла».
Но Фенрис пожалел об этой мысли уже неделю спустя.
Он не видел Хоук шесть дней: заперся в винном погребе имения Данариуса и пил все, что мог найти. Далеко не всегда это было вино. Далеко не всегда это даже можно было пить.
Стены здания украсили новые винные узоры и прочие мокрые подтеки. Однажды Фенрис умудрился добросить бутылку аж до потолка парадного зала. С чем его не преминула поздравить Хоук, когда вошла в комнату.
Она была все так же прекрасна. Все так же вежлива и заботлива. Будто он не бросил ее сразу после ночи любви.
Она не проронила ни слова о том, что между ними произошло. Она говорила о какой-то там работе, которую ее попросил выполнить наместник Думар, и что ей потребуется его, Фенриса, помощь.
Эльф не вслушивался в слова, он просто наслаждался звуком ее голоса. Помочь ей в опасном задании? Да какого черта? Зачем она спрашивает его? Это глупо, чертовски глупо! Разве она не понимает, что за ней он пойдет даже в пасть Архидемона? Впрочем нет, неправда. В пасть Архидемона он пойдет один, он никогда не позволит, чтобы с ней что-либо случилось!
«Но самое главное, Фенрис. Ты пропустил оба занятия во вторник и в среду!»
И таким образом они оба решили делать вид, что ничего не случилось. Постепенно их отношения вернулись в норму. Все стало, как раньше. Почти…
Только взгляд мабари стал жестче. Пес стал огрызаться на Фенриса чаще, рычать, стоило эльфу приблизиться к хозяйке ближе, чем на пять метров. Но хуже всего было то, что теперь подстилку собаки украшал кусок грубой ткани бежевого оттенка. Не посчитать, сколько раз Фенрис потом проклинал себя, что в ту ночь не надел более изысканного нижнего белья…

Когда они снова сделали это, белье на эльфе уже было орлесианским. Ничего особенно выдающегося, Изабелла достаточно быстро угадала его цвет, но эльфу все равно было обидно увидеть его разодранным в клочья рано утром.
Хоук продолжала крепко спать, а Фенрис и мабари вцепились не на жизнь, а на смерть в остатки алого атласа.
Несмотря на сильные натренированные руки, эльф не смог заставить пса разжать челюсть. Тянуть за саму ткань Фенрис опасался, поскольку тогда с большой долей вероятности она бы порвалась. От нее и так почти ничего не осталось.
«Будь мужчиной, признай, что ты проиграл, — шипел эльф, — и отпусти. Это мое!»
«Рррр», — зло рычал мабари, скребя когтями по каменному полу и пытаясь вырваться из железной хватки эльфа.
— Что здесь происходит? — Хоук вошла в комнату, сладко потягиваясь. На ней практически ничего не было, кроме наспех накинутой рубахи.
Фенрис автоматически отпустил ткань, за которую еще пару мгновений назад яростно сражался, и закрыл ладонью псу глаза.
Она теперь принадлежит только ему. Так же, как он принадлежит ей. Всецело. И мабари здесь явно лишний!
— Что это? — Хоук нахмурилась и подошла ближе.
Она почесала у пса за ухом. Тот довольно заурчал и счастливо замахал хвостом.
Девушка осторожно вынула обслюнявленную ткань у него из пасти.
— Разве это… не мое нижнее белье? То самое, что мне подарила Изабелла? Точнее, то, что от него осталось…
— Кхм… — Фенрис поспешно поднялся. — В общем, я пойду, выйду на улицу, подышу свежим воздухом и все такое…
— Голым?
Эльф растерянно оглядел себя. Потом кинулся собирать разбросанную, как и в прошлый раз, повсюду одежду. Не было никаких сомнений, что повторной носке она уже не подлежала. Мабари вновь об этом позаботился.

Фенрис не любил ночевать у Хоук.
Ему не нравилось, что ее дом находится в самом центре Верхнего города. У самых стен Крепости наместника. Ему не нравилось, что дом был полон слуг: слишком много народа для привыкшего к одиночеству эльфа. Но самое главное: Фенрису не нравилось, что мабари постоянно наблюдает за ними.
Эльф не относился к натурам особо чувствительным, но предпочитал не иметь свидетеля в спальне во время занятий любовью. Особенно свидетеля, которого терпеть не мог и который терпеть не мог его. Злое собачье пыхтение… отвлекало.
Но хуже всего то, что каждый раз пес норовил залезть к ним на кровать. Причем обязательно влезал между Фенрисом и Хоук, прижимаясь к хозяйке и словно стараясь столкнуть эльфа с постели.
Обычно Фенрис запирал дверь в спальню (также как отныне запирал все свои вещи в сундук). Но эта гадкая псина начинала царапаться в дверь и скулить не переставая. Хоук становилось жалко питомца, и она впускала его.
Мабари радостно кидался на хозяйку и вновь смерял соперника-эльфа взглядом победителя.
Тогда Фенрис перестал ходить к Хоук.
И Хоук стала ходить к нему.
В пустом особняке не было слуг, которые могли им помешать, не было пса, который бы постоянно их отвлекал. И отныне не было зловещего духа Данариуса, который больше не довлел над эльфом.
Теперь именно Фенрис обнимал Хоук, именно к нему она прижималась всем телом и именно напротив его лица находилось ее лицо. В такие моменты она полностью принадлежала ему, и он не должен был делить ее ни с каким мабари.

Хоук знала, что Фенрис всецело принадлежит ей, что он будет всюду и всегда следовать за ней. В этом его счастье и цель его жизни. И она полностью разделяла его чувства.
Отныне у нее были три главные цели в жизни:
— везде и всегда быть вместе с Фенрисом;
— заставить его заниматься чтением не только по вторникам и средам, но еще и по субботам;
— отобрать наконец у мабари нижнее белье эльфа, на которое она давно заглядывается.
И где-нибудь между этими занятиями спасти мир, разумеется!