Полу нелегко было привыкать к долийскому образу жизни — вставать до рассвета, натягивать тетиву и передвигаться на охоте так, чтобы не спугнуть дичь. Вскоре охотникам надоело постоянно возвращаться ни с чем из-за слишком громкого Пола, и поэтому его оставляли в лагере помогать старикам и детям. Полу было немного обидно, что в лагере его считали неспособным, но он молчал. Он был рад и тому, что его приютили и сочли своим, не прогнали прочь или, как поговаривают в эльфинаже, не пристрелили. Ведь среди городских эльфов ходило много небылиц, сложенных о долийцах.

«Они едят младенцев, приносят в жертву своим богам молодых девушек и едят сырое мясо, — ухмылялся Пол, оперяя стрелы. — Кажется, я отравлен этими байками на всю жизнь».

Он поморщился и стал смотреть, как просыпается лагерь. Бегали друг за другом остроухие дети, одетые в зеленые и коричневые одежды, тонкие, но прочные. Варила на общем костре травы Хранительница Маретари — прямая, как палка, пожилая эльфийка с волосами белыми, как молоко.
Хагрен Пайвел пел, развешивая над своим аравелем пучки трав и деревянные бусины. В его необыкновенно зеленых, как морская глубина, глазах сияли солнечные лучи.
С охоты вернулись молодые охотники. Сегодня они подстрелили оленя и нескольких кроликов. Значит, пару дней клан может не ограничивать себя в еде. Времена для долийцев нынче тяжелые. Охотник Тамлен недавно говорил Полу, что в лесу почти нет животных. Что-то прогнало их из леса, и находить пропитание стало тяжело.

— Андаран атишан!

Пол вздрогнул и поднял голову. Неловко покраснел, улыбнулся и положил на колено очередную оперенную стрелу.
Над ним стояла Махариэль — бойкая рыжая эльфийка с татуированным лицом и кривой ухмылкой. За ее спиной — длинный тяжелый лук и тонкие стрелы, кожаная одежда забрызгана свежей оленьей кровью так же, как и длинные спутанные волосы и загорелая дочерна кожа.

Полу нравилась эта эльфийка. Яркая, смешная, невероятно энергичная и при этом великолепная охотница и гордость клана. Все это Пол услышал от других.
Она никогда раньше не разговаривала с Полом: вечно окруженная длинными, опасными братьями и сестрами по клану, она встречалась с новичком лишь за общим костром, с любопытством поглядывала в его сторону, но молчала, явно предпочитая свою компанию. Пола это никогда особенно не задевало. Он всегда знал: к новичкам привыкают долго.
А теперь она подошла к Полу сама и заговорила. А Пол глупо улыбался и не знал, что ответить на ее приветствие.

— Неплохо получается, — заметила Махариэль, когда молчание затянулось слишком надолго, чтобы считать это вежливым.
— Что получается? — тупо спросил Пол.
— Оперять стрелы, — пожала плечами долийка. Улыбнулась, показав мелкие белые зубы. — Не думала, что ты умеешь.
— Я тоже не думал, — сдавленно ответил Пол, не зная, куда себя деть. Он чувствовал себя глупо.

Махариэль качнулась с пятки на носок, жмурясь на солнце, словно кошка. Приглядевшись, Пол заметил на носу долийки россыпь мелких веснушек. Такие же веснушки украшали скулы и плечи.
«В эльфинаже веснушчатых эльфов называли „Зацелованными солнцем”, — некстати подумал Пол, улыбнувшись своим мыслям. — И Махариэль такая же. Зацелованная».
В эльфинаже Пол знал одну веснушчатую эльфийку, дочь Цириона Табриса. Милая, хрупкая Каллиан была робкой, неуверенной в себе девочкой с глазами лани и пружинистой походкой молодой кошки. У нее был вихор рыжих, как огонь, волос и яркие, светлые глаза.
Она и Пол дружили с детства — вместе бегали по крышам и воровали сладости в квартале торговцев, ловили кошек и кидались камнями в неповоротливых стражников, дрались на палках, воображая, что в их руках настоящие мечи, и никогда не возвращались домой без свежих синяков и ссадин.
Теперь Каллиан — уже взрослая женщина, и когда Пол убегал из эльфинажа, она собиралась замуж.
Полу было жаль.

— Задумался?
Пол вздрогнул и виновато улыбнулся.
— Немного. Вспоминал свою жизнь в эльфинаже.
Темные глаза Махариэль смотрели с сочувствием.
— Никак не можешь привыкнуть? — догадалась она.
— Верно, — Пол вздохнул и скрестил руки на груди. — В эльфинаже нет такой свободы, как у вас. Здесь не нужно бояться, здесь можно жить спокойно и быть уверенным в завтрашнем дне. Эльфинаж давит стенами. Не хотел бы я там оказаться еще раз.
— Там все так плохо?
— Лучше тебе не знать, насколько.

Махариэль задумчиво кивнула, закусив губу, и закачалась из стороны в сторону, точно маятник. Пол некстати подумал, что Каллиан делала так же, когда была чем-то озабочена.
Дурацкая мысль.

— Это правда, что люди относятся к эльфам, как к рабам?

Нехороший вопрос. Пол не любил их — вопросы о рабстве, об унижении и подчинении. Хотя бы потому, что задавался ими с того возраста, когда ребенок осознает, в каком мире он живет.

— Многие люди… не очень хорошо относятся к эльфам, это правда. Но не все.
— А ваш король?
— Король правит страной. Ему не до эльфов и проблемы угнетения.
Махариэль прищурилась.
— И тебя устраивала такая жизнь?
Пол вздохнул и потер ладонью лоб.
— Я… если честно, я не очень люблю об этом говорить. Прости.
Долийка слабо улыбнулась.
— Я понимаю. Мне не стоило спрашивать тебя об этом.

Махариэль опустилась рядом с Полом на траву, и парень испытал некоторое облегчение: говорить с собеседником, когда его лицо находится вровень с твоим, куда проще.

— Расскажи мне о своей жизни в эльфинаже, — попросила долийка, расправляя на коленях кожаный передник. — О чем-нибудь хорошем. У вас же не одни угнетения были, правда?
Пол вздохнул и улыбнулся.
— Я до сих пор помню рассказы нашего старейшины, хагрена Валендриана. Он самый старый из нас, самый мудрый и самый рассудительный. Он часто говорил нам о том, что в любой ситуации, даже самой беспросветной на первый взгляд, всегда есть что-то хорошее. Я помню, как шумит под ветром венадаль — народное дерево. У него раскидистые, широкие ветви, на которые я всегда любил взбираться со своими друзьями. Я помню девочку с рыжими кудрями, с вечно сладкими от вишневого сока губами, а на лице ее были веснушки, а в глазах — золотые искорки. Сейчас она уже взрослая женщина.
— Звучит так, словно ты любил ее, — улыбнулась Махариэль, склонив голову набок.
— Она нравилась мне, это правда, — Пол застенчиво опустил взгляд. — Мы звали ее «Зацелованной солнцем» — из-за веснушек. Они были милыми.
— Милыми?
— Веснушки, — прыснул Пол. — Они у нее были такие же, как и у тебя. Маленькие, рассыпанные по лицу, как золотая пудра знатных женщин.
Махариэль слегка покраснела и коснулась пальцами уголков своих дрожащих губ и посмотрела Полу прямо в глаза. Парень заметил, что и глаза ее были в крапинку, словно продолжение веснушчатого лица.

Солнце палило. Наверху, усмиряя солнце, кружево ветвей просеивало свет и колыхало тени. Пол осознал, что сболтнул лишнего. Может, не стоило говорить комплимент про эти дурацкие веснушки?

— Хочешь посмотреть на галл? — неуверенно спросила долийка, когда молчание стало уже совсем невыносимым.
— Конечно! — с видимым облегчением вздохнул Пол. — Я никогда не подходил к этим животным слишком близко. Мне все время кажется, что они меня недолюбливают.
— Галлы не доверяют чужакам, но мою руку знают, — улыбнулась Махариэль, поднимаясь с земли и отряхивая с одежды кусочки земли и траву.

Весь день Пол провел с Махариэль, позабыв про оперение стрел и сбор лекарственных трав для Хранительницы. Пол смотрел, как маленькие детеныши галл жадно сосут пальцы долийки, требуя молока, как молочно-белая самка грациозно склоняет увенчанную длинными, изогнутыми рогами голову, как играет солнце в темных, влажных глазах, как Махариэль смеется, закидывая голову назад.
«Она похожа на Каллиан, и все же она другая, — подумал Пол, нахлобучивая на голову Махариэль огромный, нескладный венок. — Но Каллиан уже далеко».
Пол смотрел в глубокие, яркие глаза Махариэль и думал о том, что даже далеко от дома нашел свою девочку.
Девочку, зацелованную солнцем.