Не думать о том, что произошло, было проще.
В конце концов, все случилось так, как должно было случиться. Человек погиб бы рано или поздно — от скверны нет спасения. И то, что он решил уйти сам, избавив эмиссара от необходимости когда-то окончить его пытку, было оптимальным выходом.
По крайней мере, считать так было не так больно.
Но ненужные, лишние мысли все равно лезли в голову, сбивали четкие цепочки выводов-рассуждений. И он сделал единственное, что ему оставалось.
Пора было наконец начинать постройку моста.
И, уйдя с головой в работу, забыть, забыть обо всем.

Песня нарисовала образы, раздала приказы — он впервые решился взять под свой контроль действия «братьев» в таком масштабе. Нельзя было отвлекаться ни на секунду: порождения тьмы не понимали, чем вызвана такая перемена привычного образа жизни и почему нужно таскать в тейг огромные булыжники и куски гранита вместо того, чтобы охотиться за вкусным живым мясом.
Правда, забывать об этом тоже было нельзя.
Ему казалось, что его сознание разделилось, размножилось на десятки потоков-заданий с разными приоритетами. И каждому из них надо было выделить время, за каждым надо было проследить лично, убедиться, что все работает как задумано.
Заготовить материалы — самый трудоемкий процесс. «Братья» нервничают, злятся, не видят смысла. Сложно, очень сложно управлять песней…
В сто первый раз перепроверить чертежи и собственные расчеты, сравнить с недавно найденными в архивах заметками-записями неизвестных гномьих строителей. Он знает: малейшая ошибка, случайная погрешность — и все закончится провалом…
 
Ему повезло, опять повезло: в тейге находились заброшенные цехи и мастерские по переработке камня и стали. Первые попытки были неудачны, пришлось начинать заново. И так несколько раз, может быть, слишком много раз, но теперь, даже когда песня «братьев» звенела раздраженным возмущением, он был неумолим.
Так было надо. Ради их блага. Ради него самого.
И они подчинялись.
Кое-где он помогал магией — холод и огонь прекрасно закаляли податливый металл. Песня пела в сознании постоянно — песня и скверна, и кипящая сила тьмы — и это помогало отвлечься, помогало забыть об обвиняющих резких словах, о пронзительно-остром взгляде.
Времени не хватало, он спал урывками, выделяя себе на отдых только по паре часов в сутки. Но мост строился.
Медленно. Недопустимо медленно.
Но неуклонно.
А ночами во сне, спускаясь в Тень, он искал Тирола.

Гарлок не знал, зачем он делает это — когда спишь, не отдаешь отчета своим поступкам. Но недосказанное все же жгло разум, они еще столько не договорили, столько могли успеть рассказать друг другу.
Друг другу?
Нет, неправильное построение фразы. «Один другому» звучит лучше.
Другом он не был. Врагом — да, врагом, к которому привыкли, с которым смирились. Эмиссар никогда не хотел подобного, но здесь он был бессилен. Оставалось только надеяться, что Тирол когда-нибудь это поймет.
Если успеет.
Еще одно слияние могло выиграть время, если бы только маг отозвался на его зов. Если бы только позволил себе помочь.
Но ответа не было.
 
В Тени его всегда встречала ночь или серое небо без солнца — эмиссар объяснял это тем, что он все еще не мог принять слишком яркого дневного света с поверхности. В Тени он мог беспрепятственно бродить по извилистым лесным тропам, залам причудливых дворцов и пустым каменным лабиринтам.
Он никогда еще не встречал духов или демонов: видимо, Тирол был прав, когда сказал, что те избегают порождений тьмы.
Эмиссар встряхнул головой, фокусируясь на окружающем мире. В воспоминаниях не было ничего хорошего.
Только…
— Сегодня ты пришел без своего друга.
Негромкий мелодичный голос прозвучал совсем рядом; гарлок шарахнулся в сторону от неожиданности, сила скверны хлынула-метнулась наружу заученным почти до беспамятства плетением паралича. Это тоже когда-то подсказал Тирол — на тот случай, если противника надо оставить в живых.
Хлынула и рассеялась, едва соприкоснувшись с размыто-лазурным силуэтом.
— Ты всегда умел оригинально поприветствовать собеседника, — чуть фыркнул демон.
Мгновение — его облик перетек в другую форму. Тело проявилось полностью, хрупкое и гибкое, заостренные уши чуть выступили из аккуратно зачесанных назад светлых волос. Неизменной осталось только ощущение инородной силы, магии, пахнущей озоном и бурей. И глаза цвета острой лазури — без печати скверны.
Эльф. Тирол рассказывал о таких. Дух, демон… конечно же. Странно…
— Всегда? — негромко спросил гарлок.
Не остался на месте, отступил назад, чуть ли не впервые поддавшись своей природной осторожности. Слишком много он уже прочитал и слышал о созданиях Тени; слишком много для того, чтобы принять протянутую руку.
Эльф качнул головой, улыбнулся легко и задорно.
— Давно. Я давно тебя не видел. И выглядел ты иначе. Неужели не помнишь?
Вот так и завлекают демоны? Так и попадаешься в ловушку, потому что начинаешь слушать, потому что хочешь верить — верить таким правдивым словам, таким красивым и правильным фразам?
Тирол же предупреждал.
Но магия бессильно стекла с опустившихся рук в землю, растворилась в воздухе.
— Я не видел тебя в Тени прежде, — спокойно ответил эмиссар. — Кто ты, демон? Почему ты не боишься скверны?
В лазурном взгляде только благодушная усмешка.
— Видел, — голос прозвенел и раздробился на мириады серебряных капель-нот, это зачаровывает, он еще никогда не слышал такой музыки. — Время проходит быстро, смертный. Или уже нет? Мы тогда заключили неплохую сделку… И каждый выполнил свою долю.
Ощущение бури вспыхнуло совсем близко — эмиссар предупреждающе взмахнул рукой, и эльф, пожав плечами, отступает.
Демонам нельзя верить.
Но он не может определить, лжет ли тот или говорит правду.
— Что за сделка?
Голубой ореол вокруг обитателя Тени на секунду полыхнул ярче обычного. И словно электрический разряд пролетел вдоль позвоночника, заставляя задохнуться и прикрыть глаза. Чтобы вдруг обнаружить, что дух-демон оказался совсем рядом, за спиной, что чужие тонкие пальцы невесомо пробегают вдоль запястья, словно изучая.
Словно вспоминая.
— Ты просил указать дорогу, — прошептал эльф. — Я указал.

Дорогу?
Дорогу куда?
Он проследил жадно-недоверчивым взглядом за жестом изящной руки, вгляделся вдаль, затаив дыхание.
А может быть, он уже и так догадался об ответе.
Город.
Черный Город, который всегда являлся ему в Тени, который звал, манил, обещал. До которого нельзя было дойти, дотянуться. Тирол же как-то рассказал ему, что так и появились порождения тьмы: люди осквернили обитель Создателя и были прокляты. И Золотой Город навеки стал Черным…

Мысль — невозможная, безумная — уже вспыхнула в его сознании, словно факел.
— Ты говоришь… я искал туда дорогу? Я был… не один? С другими… людьми?
Эльф легко скользнул прочь, снова возвращая прежнюю дистанцию. Но ощущение Тени осталось — даже перебило скверну, даже заглушило извечный голос песни. Чары или просто осознание истины?
Короткий дружелюбный кивок в ответ.
— Вас было пятеро. Главного вы называли Корифеем. Это не настоящее имя, разумеется… но большего я не знаю.
Слишком много, слишком много сразу для него одного.
Надо бы время, надо бы остаться в одиночестве и разобраться, разложить услышанное, но эмиссар только невольно подался ближе к эльфу, жадно заглянул ему в глаза, смаргивая от ослепляющего пламени лазури.
— Как меня звали?
Он ожидает всего, чего угодно, любого набора букв в отчаянной надежде пробудить уснувшую память. Но только не извиняющегося пожатия плечами.
— Ты никогда не называл мне своего имени, — демон усмехается уголком рта. — Предосторожность смертных магов. Здесь, в Тени, слово обретает смысл, а ты не хотел давать мне лишней власти над собой. Ты звал меня Лерноуд — «Знающий» на твоем языке. Я называл тебя смертным, и этого хватало для беседы.
— Но я же… — гарлок осекся, замолчал, вспомнив, сколько раз он уже называл Тирола по имени. Почему маг не предупредил его?..
Демон чуть качнул головой, без особых усилий догадавшись, о чем тот подумал.
— Не бойся, твоему другу ничего не грозит, он не настолько повязан с Тенью, как был ты… и те четверо, что шли с тобой. Я помню слишком хорошо; ваша сила ослепляла, звала и пьянила — о, как сложно было удержаться нам, живущим в Тени, от такой пищи! И все же вы прошли через смерть и разрушение… но вы прошли до конца. Я даже в какой-то мере восхищаюсь тобой, смертный.
Дрогнули руки, машинально выплетавшие и распускавшие вязь заклинания покоя.
Он не помнил. Ничего из этого.
Абсолютно ничего.
— Как мне звать тебя теперь? — мельком поинтересовался демон, присаживаясь на один из небольших округлых камней. — «Смертный»… уже не совсем подходит, не так ли?
Эмиссар передернул плечами.
Слишком много информации. Слишком много… всего.
Усмехнулся, оскалив острые клыки. Воспоминание неожиданным теплом и горечью ударило под ребра, заставило поднять голову, встретить колкий, прозрачно-лазурный взгляд, больше не сдерживая плеснувшуюся наружу силу скверны.
— Архитектор.
Эльф неловко взмахнул рукой, отшатнулся в сторону, заслоняясь Тенью от черной тьмы. Все это правда, демоны не переносят скверны, она обнажает истинный облик, она не приемлет иллюзий, на которые может повестись человек.
Но лжи он тоже не видит.
— Я не обманываю тебя, — возмущенно воскликнул демон — искрящийся, зыбкий силуэт в туманной завесе. — Я не…

Изменение.
Он проснулся рывком, хватая воздух пересохшими губами. Реальность Тени не хотела отпускать, он не хотел уходить, но что-то выдернуло, вытащило насильно, как будто рыбу из воды за жабры.
Что случилось?..
Эмиссар прислушался к песне и задохнулся от круговорота чувств-эмоций-ощущений-велений. Песня «братьев» звенела и лилась вокруг, такая же ошеломленная и торжествующая, и он, вскочив, рванулся к месту постройки, уже предвидя катастрофу, уже понимая, что не успеет ничего изменить.
Поздно.
Не успеет, потому что в привычной ему песне разгорается неслышимая прежде, всевышним, всепрощающим, всезнающим пламенем музыка нового Зова, и ему никак невозможно противиться, невозможно противостоять. Потому что всей его силы, всех его умений недостаточно, чтобы удержать контроль над словно обезумевшими «братьями»; потому что все, что он теперь может, — воззвать к остаткам своей воли, чтобы не дать песне ворваться в собственное сознание.
Потому что Зов указывает бросить все и уходить, искать, и порождения тьмы покорно срываются с места, лавиной покидают тейг. И неукрепленные опоры моста, оставленные без внимания, рушатся одна за другой.
Поздно.

Эмиссар неловко оступился, вцепился когтями в каменную стену одного из покосившихся домов. В сознании пел Зов, туманя разум, а снаружи хрипели и рычали «братья», давя друг друга, и с оглушительным треском разваливались на части и падали в огненную реку опорные колонны моста.
Зов — это музыка, прекрасней которой не создать никому.
Зов — это свет, ярче которого не сыскать даже в небесах.
Зов — это любовь, которая дороже всего в жизни и смерти.
«Ты был прав, Тирол, — мелькнула у него короткая мысль. — Прав, потому что нет ничего страшнее отравленной любви, нет ничего безумнее проклятого света».
Ему невозможно противостоять.
Четвертый Мор начался — так вот как, оказывается, это происходит… И, значит, все вновь случится так, как и сотни лет до этого, с той самой поры, как первый Древний бог взмыл в багровое небо в облике Архидемона.
Сколько осталось до того, как порождения тьмы отыщут дорогу?
Вечно проклятые…
Лава жадно заглатывала обваливавшиеся куски гранитных плит.


_______________

Dies irae, dies illa — с лат. «Тот день, день гнева».