Древние не торопились.
Тем, у кого за спиной вечность, а впереди — вечность вечностей, на самом деле нет нужды куда-то спешить. Тем, кто является опорой и началом самого мироздания, нет дела до того, что происходит в крошечных мирах снаружи.
Что такое человеческая жизнь по сравнению с вечностью?
Там, где что-то рушится, всегда будет построено что-то взамен. Что такое падение одной империи по сравнению с непоколебимостью Вселенной?
Один миг, доля секунды, неуловимый вдох.

Амелл так не считала.
— Чего вы ждете? — выдохнула она сквозь зубы, усилием воли приказывая себе не отводить взгляда от огненных глаз Тота. — Наверняка вам известен способ обратить искажение, уничтожить скверну, вернуть все на свои места!
Вас же, в конце концов, не просто так прозвали богами.
Чего вы ждете?!
Ответил Думат; взмахнул-расправил крылья, словно раздвинул небо. Тень дернулась, смазала силуэты, перестраивая пейзаж. Солона невольно охнула от неожиданности, подалась назад, ища опору: стоять в пустом воздухе оказалось страшно.
Привычной тяжестью отозвался позабытый было зачарованный амулет Архитектора, по-прежнему висевший на груди, — короткая привязка к настоящему.
«Держись, Страж».
— Двое из нас все еще спят, — пропел Думат. Лиловая чешуя переливалась на солнце, красила небо в цвета морей. — Да, Серый Страж, мы можем обернуть искажение вспять, но только когда нас вновь будет семеро.
Холодное предчувствие-понимание змеей свернулось в груди.
— Уртемиэль вашими стараниями обретет силу всего через несколько лет, — сухо фыркнула Флемет. — Сейчас он просто ребенок… Сущности Древнего Бога требуется время, чтобы осознать себя в новом теле и принять себя. Если не случится чего-нибудь… Я ведь не знаю, где моя крошка Морриган спрятала свое дитя.
Восхищение и раздражение так прочно переплелись в голосе старой ведьмы, что Амелл не рискнула угадать, чего там больше.
Лезть в душу Флемет — ну уж нет, увольте, целее будешь.
Древняя, конечно же, легко прочитавшая ее разум, только беззвучно усмехнулась. В глазах богини Хаоса не было злобы.
Но, правда, и сострадания с жалостью тоже.
Только холодный интерес.
— Если мальчик погибнет, — осторожно начал Архитектор, как всегда успевший распознать одну-единственную главную мысль среди десятка сказанных фраз, — сумеет ли сущность Древнего Бога вновь возродиться?
Андорал наклонил голову, меняя облик. И через неуловимое мгновение взглянул на гарлока глазами десятилетнего мальчика.
Таким вполне мог быть сын Логейна и Морриган.
— Страшна не гибель.
Только голос у него не изменился; все такой же плавной вкрадчивостью пробежался вдоль позвоночника, влился в сознание, затопил вены. Песня, зов продолжали играть свою мелодию вне зависимости от того, что показывала Тень.
Песня продолжала звать к свету.
— Страшна не гибель, — повторил Андорал. Наклонил голову, перевел взгляд на вздрогнувшую Солону. — В каком бы он ни был теле, в вашем мире Древний Бог всегда уязвим к воздействию скверны. А сейчас Уртемиэль еще не способен защитить себя.
Демон раздери…

«Демон раздери, — бессильно стискивая кулаки, думала Амелл, — как же мы этого не поняли?» Как не смогли просчитать? Почему решили, что в другом образе он станет неуязвимым для своего проклятия?
Достаточно одной нелепой случайности, чтобы зараженная кровь коснулась мальчика, и сущность Архидемона вывернет, выдерет, уничтожит Уртемиэля.
Повторение Пятого Мора.
Где Морриган спрятала сына? Достаточно ли надежно?

— Разве вы не знаете, где он, не чувствуете его? — негромко спросил Архитектор, которого, видимо, посетили те же догадки. — Он же один из вас, он Древний…
— Сейчас он простой человеческий ребенок, каких тысячи, — раздраженно фыркнула Флемет. — Уртемиэль в нем спит, как давным-давно спал Зазикель, прежде чем осознать себя. Если он выживет… Если он выживет, он сможет перевернуть мир и поменять историю. Но это очень неустойчивое «если», Серый Страж.
Амелл молчала, пытаясь найти способ вновь поговорить с Морриган. Бывшая ученица и воспитанница Флемет, она бы поверила, она бы постаралась помочь.
Архитектор вспоминал сказанное, перебирая в уме десятки неслучившихся альтернатив в попытке найти выход.
Древним некуда было спешить.
— Можете ли вы пробудить двоих спящих? — наконец спросил эмиссар. — Разикале и Лусакан… До того, как до них доберутся порождения тьмы?
Тогда вас будет уже шестеро, а через несколько лет присоединится и Уртемиэль.
Тогда вы сможете исцелить мир.
— Только обладающий физическим телом может добраться до сердца камня, — качнул головой Тот. — Мы можем позвать их в Тени, но сон в реальности не прервется. Мы должны ждать, пока все случится так, как случалось прошлые пять раз. Пока не завершится их перерождение здесь, в Тени, через несколько сотен лет.
«Вы еще можете увидеть это, — пел голос внутри. — Теперь, когда вы тоже способны существовать вечно, вы можете дожить до обновления».
Пара сотен лет? Пара тысяч?
Не имеет значения.
Солона прикусила губу — дурацкий жест, оставшийся с детства. Теперь изуродованная скверной кожа даже не ощутила боли.
Обернулась к Флемет — рывком, вскинула голову, собираясь спросить…
— Зазикель мог бы… Мог бы сделать это, если бы хотел, — прозвенел Думат, которому не было нужды слушать. — Но у владыки Хаоса свои желания.
Ярость, какая-то необузданная звериная ярость вскипела в груди, когда до нее дошло понимание этих слов, и Амелл рванулась вперед, почти инстинктивно взывая к боевой магии — она, целитель, никогда не любившая убивать.
Дернулась, пытаясь вырвать руку из жестко обхвативших запястье длинных пальцев.
— Не надо, — на свистящем выдохе произнес Архитектор.
Флемет смеялась.
Солоне потребовалось три долгих секунды, чтобы пожар внутри сменился на ледяную корку. Чтобы она перестала вырываться и позволила себе расслабиться вновь, рассеяв-распустив силу, скопившуюся на навершии посоха.
Но ярость никуда не делась.
— Ты безупречна, Страж, — усмехаясь, сообщила ведьма. С легкой издевкой развела руками. — Что поделать, мне нравится мир таким, каков он есть, мне нравится он больше, чем когда людишки пытались отгрызть последнюю кость у своего соседа. Теперь у вас хотя бы есть общий враг, есть общая цель, вы обрели смысл своей коротенькой жизни. Теперь вы хотите бороться, у вас есть за что умирать… Представь, что все это исчезнет.
Вы покроетесь плесенью, Страж. Вы начнете убивать друг друга.
Как Тевинтер истребил Арлатан, как магистры уничтожали рабов тысячами и тысячами ради своей безумной прихоти.
Эта война нужна вам, Страж. Больше, чем ты хочешь думать.
— Безумие, — одними губами прошелестела Солона. — Ты безумна… Ты сама не знаешь, чего хочешь, Флемет.
Ведьма криво улыбалась.
— Когда проживешь вечность, поймешь, что все это не имеет никакого значения, девочка. А поэтому почему бы не позволить себе просто наслаждаться игрой? Разве ты не чувствуешь себя польщенной, что сама богиня Хаоса предложила тебе партию?
Женщина могла только понадеяться на то, что слетевшее-таки с губ гномье ругательство не прозвучало слишком громко.
Или что Древние не были знакомы с фольклором Орзаммара.

Короткое движение рядом, полужест; эмиссар сделал едва заметный шаг вперед, обращая все внимание на себя. Поднял голову, взглянул в глаза неподвижному Думату. Амелл заметила, как дрогнули сухие руки: слишком тяжело выносить этот взгляд, слишком невозможно смотреть в саму вечность.
Он не признавал слова «невозможно».
— Должна быть альтернатива, — негромко произнес Архитектор, обращаясь к молчаливому дракону. — Вы не могли не оставить лазейки, не могли не предусмотреть решения на случай… непредвиденного. Должен быть еще выход.
Это был не вопрос. Это было утверждение.
Он осмеливался говорить с ними, как с равными, он — порождение тьмы, изгой и отшельник — призывал к ответу изначальных. Он говорил так, как будто был абсолютно уверен, что имеет право услышать ответ.
И Думат ответил.
— Выход есть, Архитектор. Но он тебе не понравится.
Что может быть хуже Мора?..
Амелл дернулась было, но эмиссар остался на месте. Склонил голову набок, скрестил руки на груди, чуть прикрыл глаза.
Ровно попросил:
— Расскажи.
— Есть способ полностью уничтожить скверну, — пропел бог Тишины. — Раз и навсегда, чтобы никогда не повторились Моры, чтобы болезнь навсегда исчезла из этого мира. Любой из нас способен на это, Архитектор, но ты сейчас поймешь, почему мы медлили. Скверна есть слияние крови и Тени, и, чтобы уничтожить ее, требуется всего лишь разорвать эту связь.
Разорвать связь.
«Уничтожить Завесу, — громом отозвалась музыка, вспыхнула болью в истощенном сознании. — Придется навсегда уничтожить Завесу».
Что будет тогда?
— Завеса — это всего лишь пленка между миром Тени и реальным миром, Архитектор, — уже вслух произнес Думат. — Как между водой и воздухом в озере. Человек может нырнуть в озеро и пройти Завесу, оказавшись в Тени. И потом вернуться обратно. Чтобы уничтожить скверну, нам придется вместо пленки возвести стену. Непроницаемый барьер, отсекающий один мир от другого. Чтобы они уже больше никогда не смогли пересечься. Тень замкнется в Тени. Реальность в реальности. Оба мира выживут, но отныне и присно будут существовать раздельно.
— И какова цена? — тихо спросила Солона. На мгновение обернулась к Архитектору, но тот отвел взгляд. — Какова цена?
— Люди забудут про магию, Серый Страж, — сухо ухмыльнулась Флемет. — Магии больше не останется на земле… Не станет целителей, врачующих смертельные раны прикосновением рук, не станет воинов, кто смог бы испепелить врагов и заморозить пламя. Не будет снов, после которых не хочется просыпаться, не будет прикосновения тайны. Как тебе такой мир, девочка?
Амелл упрямо мотнула головой, словно пытаясь избавиться от гипнотического воздействия голоса. Старая ведьма выглядела непривычно суровой, будто бы даже ей — своенравной и никому не подчиняющейся богине Хаоса — не нравилась эта идея.
Очень-очень не нравилась.
 
Но ведь люди привыкнут. Со временем, конечно, не сразу… Будет распущен Круг магов, бывшие повелители стихий станут торговцами, крестьянами и лордами. Будет упразднен Орден Храмовников, ведь уже не за кем станет следить.
Не будет больше маячить над головой клеймо усмирения…
Не будет страха, что однажды внутри вскинется зверь, возжелавший крови, и ты перестанешь быть собой, превратившись в монстра…
Может, это того стоит? Может, действительно пришла пора отказаться от магии?..

— Ты готова жертвовать, Серый Страж, — вкрадчиво шепнула Флемет. — Но это еще не все. Когда мы разделим Тень и реальность, скверна, обитающая в мире, будет уничтожена. А это очень неприятная смерть, девочка… поверь мне. Поверь той, которая уже умирала. Так сколько жизней ты готова положить на алтарь?
Задохнуться, отступить, безнадежно пытаясь найти опору. И внезапно с очень неожиданной и отчетливой остротой ощутить, что опоры нет.
Что придется выбирать.
Что теперь она понимает, почему не решались — даже спустя столько лет все еще не решались — сделать этот выбор Древние драконы.
Почему предпочитали ждать.

Когда исчезнет Завеса, разорвется связь между кровью и Тенью. И все, у кого в венах течет эта связь, все, кого она хотя бы мимолетно задела, будут уничтожены. И смерть эта — она верит словам Флемет, той нет нужды лгать — не будет милосердной.
Все Серые Стражи — оставшиеся в Вейсхаупте без командора и разбросанные по всему Тедасу, — сколько их? Сотни, тысячи?
Все порождения тьмы — и слепо роющие проходы в Глубинных тропах в своих отчаянно-безнадежных попытках добраться до источника Зова, и те, другие, уже наконец обретшие разум и свободную волю, оставшиеся в Убежище, — сколько их? Десятки тысяч?
Сколько она готова положить на алтарь?
И готова ли?
Амелл представляла себе жизнь после, жизнь без Мора, спокойную и сытую, счастливую и беззаботную; мать, баюкающую детишек в люльке, улыбчивого отца, вернувшегося после дня на поле — без вечного ожидания войны.
Без постоянного страха. Без ненависти в глазах, без боли, без крови… Разве это того не стоит, Героиня Ферелдена? Разве тебе не хотелось такой жизни?
Пальцы сжались на древке посоха так, что побелели костяшки.
А Серых Стражей ведь учили жертвовать, не так ли? Всегда, в любой момент быть готовыми исполнить свой долг. Ну что же, судьба повернется так, что исполнять этот долг придется на несколько лет раньше.
Что до порождений тьмы…
Солона Амелл, Серый Страж, вскинула голову, решительно обвела взглядом замерших в неподвижном ожидании Древних драконов.
— Жертвенность в смерти. Это того стоит, Владыки. Я прошу вас… уничтожить Завесу.
И она совсем не ожидала, что рядом прозвучит другой, знакомый голос.
— Нет, — коротко произнес Архитектор. — Нет.