Мысли в голове волшебницы медленно перетекают одна в другую, холодеют кончики пальцев и закатываются глаза. В реальном мире тело Винн замерло на холодном каменном полу, до судороги в пальцах стиснув в руке посох, а здесь, в Тени, она угасает, как яркий огонь, сияние которого становится все слабее.
Перед туманящимся взором болезненно зеленое, ненастоящее небо, от взгляда на которое начинает тошнить, и вдалеке нависает над горизонтом темная гряда — Черный Город.
«Интересно, что там, в этом городе? — отстраненно думает Винн. — Мне нужно туда?»
Падшую волшебницу окружают тени — бесплотные сгустки тумана, они зависают над землей и тихо шепчут, словно переговариваются. Шепот этот напоминает шелест воды о подножие башни Каленхад — звук убаюкивает и вызывает ощущение защищенности.
«Создатель, прими меня к себе. Подари мне покой», — повторяет Винн про себя, стискивая зубы. К ногам подкатывает холодная чернота, захлестывает с головой, и под этой тьмой немеет тело и исчезает сознание.
Туманный свет меркнет — все заполоняет собою непроглядная чернота с отблесками далеких звезд.
«И это смерть?»
Винн летит в черной бесконечности, не чувствуя собственного тела. В мыслях воспоминания, как яркие искры, как пламенный пожар.
«Если это смерть, то она совсем не страшная».

Винн помнит грубые тряпки, в которые была одета, помнит озябшие босые ноги, ступающие по пыльной осенней земле. Поле убранной пшеницы — некрасивое и голое, Винн бредет по нему, и нет ему конца и края.
С неба сыплет мелкий белый снег, колючий и неприятный, тает в светлых растрепанных волосах.
Потом Винн помнит тепло чьих-то рук и свет от очага, изнуренную женщину и кучу детей, смотрящих на нее исподлобья. Она помнит кружку с травяным чаем и тарелку тыквенного супа, колючий платок на шее и скупые улыбки.
— Как тебя зовут? — спрашивает ее женщина. — Где твои родители?
Винн молчит и только смотрит. Она знает, что взрослые не любят получать молчание в ответ на вопрос, но ей и вправду нечего сказать.
Ведь она не помнит ни лиц своих родителей, ни дома. Она помнит только осеннее небо, холодную землю. Только свое имя девочка помнит.
— Меня зовут Винн, — шепчет девочка едва слышно. — Больше я ничего не знаю.

Хочется… спать…
Отринуть воспоминания и погрузиться в черноту, которая кажется такой теплой и обволакивающей…
Но Винн понимает: если она отпустит воспоминания — она канет в Ничто.
Поэтому она выуживает их — мысли, чувства, все страхи и всю боль. Это помогает сосредоточиться.
Нужно вспомнить, как дышать, как смотреть. Это важно.
Вдох-выдох. Это жизнь. Вдох-выдох — это стук сердца и тепло в ладонях.
Просто нужно дышать и вспоминать.

Винн помнит теплое сено, пахнущее нагретыми солнцем полями и почему-то лошадьми. В сарай через щели в досках проникает лунный свет, в углах копошатся мыши. Девочку совсем не пугает соседство с грызунами — напротив, она сидит очень тихо, с интересом наблюдая за тем, как маленькие создания старательно прогрызают мешок с мукой. Они смешные, с блестящими глазами-бусинками и мягкой серой шерсткой.
Винн крошит пальцами кусок хлеба, оставленный хозяйкой, и следит, как мыши подбегают ближе, чинно хватают угощение лапками и быстро поедают, шевеля усами.
— Голодные мыши — холодная зима, — шепчет Винн, схватив одну неосторожную мышь и чувствуя под пальцами бешеное биение ее сердца, а затем отпускает, с сожалением понимая, что грызуну просто страшно и ему совсем не нужны общение и ласка.

— Винн! — знакомый голос издалека зовет ее, прерывается рыданиями и снова зовет. — Винн, открой глаза! Пожалуйста, посмотри на меня!
Чей это голос?
Винн пытается открыть глаза — ей кажется, что на веки давит тяжесть всего мира.
Разве может тьма быть тяжелой?
— Винн!
Голос… Петра, конечно же, это Петра, девочка, которую Винн спасла от демона.
Вот только самой ей не спастись.
На сердце давит груз вины и печали, он становится все тяжелее и тяжелее. Множество ошибок и неправильных слов, Анейрин, которого она обрекла на смерть…
Очень правильно то, что она умирает сейчас. Наверное, пришло ее время.

Мужчины, закованные в блестящие латы, громко хлопают дверью сарая, и солнечный свет больно бьет в глаза. Винн тянется негибким ото сна телом, щурится, смотрит на незнакомых людей снизу вверх, но не чувствует страха.
— Этот ребенок — маг?
— Да, — Женщина цедит сквозь зубы холодно и зло. Винн поджимает губы, чувствуя, как краснеют щеки. Она знала, что женщина зла на нее за то, что она подпалила вспышкой огня волосы ее сыну. Не стоило злиться, не стоило давать волю чувствам, не стоило…
Храмовники переглядываются и осторожно поднимают Винн на ноги. Девочка не сопротивляется и позволяет увести себя прочь от дома, в котором ей дали приют — пусть и под дырявой крышей сарая в компании мышей и погрызенных мешков.
Винн все равно благодарна. Она крепко хватается за руку одного из храмовников и не оборачивается.
Она не знает, куда ее приведут, но ей почему-то кажется, что там, где она окажется, жизнь будет лучше.

— Ты должна дышать.
Свет — нежный и серебристый, он отгоняет мрак, а вместе с ним оцепенение и тепло. Винн снова колотит от боли, снова немеют пальцы и кровь течет изо рта.
— Не сдавайся, Винн. Не смей.
Зеленое небо Тени, стылый воздух, режущий легкие, поверженный демон на куске выжженной земли. Винн стонет, проводит ладонью по покрытому холодным потом лбу.
Вокруг нее свет, и от него слезятся глаза.
— Кто… здесь?
— Тот, кто может помочь.

Башня Круга — темная и огромная, нос лодки рассекает черную воду озера Каленхад. Винн встречают старшие маги и храмовники, испытующе смотрят в глаза, а потом все разом улыбаются.
— Милая девочка, — заявляет морщинистая женщина, поправляя подол длинной мантии. — Добро пожаловать в Круг, дитя. Ничего не бойся.
— А я и не боюсь. — Винн неловко переступает с ноги на ногу и робко улыбается.
Винн верит: она наконец-таки дома.

…Я могу помочь.
Голос — глубокий и низкий, отдающийся рокотом в ушах.
— А ты можешь помочь?
— Разумеется, — голос на какое-то время затихает. — А ты доверишься мне?
— А у меня есть выбор?
— У тебя всегда есть выбор, Винн. Всегда был и есть. И ты об этом знаешь.
Винн слабо улыбается. Серебристый свет прекрасен, и волшебнице хочется дотронуться до него пальцами, но она не смеет. Ей кажется, что, если она сделает это, исчезнет голос и исчезнет свет, и снова сознание затопит чернота.
— Просыпайся, Винн. Твое время еще не пришло.