Амелл устало вздохнула и откинулась на постель. Сейчас узкие койки в Башне Круга магов казались ей чем-то запредельным и почти недоступным. Память даже услужливо не подсовывала под нос моменты, когда за не проходящую боль в спине все проклинали их далеко не вежливыми словами, что только доходили до слуха юных (и не очень) чародеев от несдержанных храмовников или нечастых гостей, то укрывавшихся от проливных дождей, то ищущих совета более мудрых, то просто пришедших зачаровать оружие. Твердая кровать была куда более удобной, нежели сырая земля или холодные камни, или почти раскаленный песок близ Глубинных троп. После долгих походов, вечных вылазок, нескончаемых отрядов порождений тьмы и еще только Создатель и небесная невеста его Андрасте знают чего даже рвущиеся с цепи храмовники казались чуть ли не волшебными и безобидными младенцами. Хотя, пожалуй, именно на младенцев крепкие мужики в начищенных доспехах, весящих под тонну, смахивали в последнюю очередь, да и вели себя некоторые под стать наглым селянам — хамовато и жестко.

По сути пристанище магов нисколько не изменилось после Мора: порождения тьмы через глубокое и холодное озеро не перебрались, а кровавое восстание Ульдреда пусть и не забылось, но многим обитателям Башни теперь грезилось забытым кошмарным сном. Да и чародеев после этого осталось мало: кто погиб, кто бежал, а кого усмирили. Знакомые лица встречались редко — одно на тридцать одаренных. Друзей же здесь не осталось вовсе, даже Винн, поначалу вернувшаяся в родную обитель, сейчас путешествовала где-то на севере.

И Амелл осталась совершенно одна. Верный мабари, следовавший за ней на протяжении более двух лет, погиб несколько месяцев назад, решив защитить свою хозяйку от огромного огра. Брать же нового щенка — даже обычную дворнягу, не то что боевого пса — девушка просто не смогла, все еще чувствуя вину перед павшим героем Вербом. Она уже начинала жалеть, что почти сбежала из Башни Бдения. Порождения тьмы, восставшие из мертвых, драконы и демоны не могли повстречаться здесь, в каменной цитадели, защищаемой и магами, и храмовниками, и спокойствие, таинство знаний будто окутывали промерзшие помещения, да и от подозрительных взглядов по вечерам хотелось повеситься. Но магесса не унывала, тем более из Амарантайна регулярно — раз в неделю — приходили письма. Андерс рассказывал о своем коте, нахваливая его на все лады, Натаниэль излагал сдержанно и холодно новости, потом, правда, в конце не забывал добавить пару ругательств в адрес и своего бывшего командора, и сумасшедшего отступника, который всех уже достал своей воющей ночи напролет животиной. Иногда отчеты бывали коллективными — Амелл подозревала, что изначально писал ей Огрен, но во время исправления ошибок неграмотного гнома свои комментарии прибавляли все. На этот раз целитель рисовал смешные карикатуры на сенешаля и госпожу Вулси, а Веланна (на самом деле эльфийка всегда относилась к ней с подозрением и нескрываемой неприязнью, пусть и уважала) выписывала долийские песенки, больше походящие на проклятья, но все равно магессу дико умилявшие. Вести приходили даже от Ворона, впрочем, после годового молчания это девушку скорее обрадовало, чем огорчило. Похоже, что до этого ни у нее, ни у него на дружеские переписки времени не было: Амелл разбиралась с говорившими порождениями тьмы, Араннай — с антиванскими наемниками.

Амелл еще раз грустно вздохнула, раскинув руки на кровати в разные стороны, и, сощурившись, попыталась рассмотреть вязь паутины под потолком в самом углу. Раньше она бы сумела разглядеть даже мелкие капельки, но то ли паук действительно решил перебраться еще выше, то ли зрение испортилось — все же те ослепляющие сферы, которыми раскидывались эммисары (простенькое заклятье, не требующее особых усилий), не прошли для него даром. Впрочем, весь Мор на ней отразился даже, пожалуй, больше, чем на других. Через бровь по щеке к скуле спускался бледный шрам; несколько грубых отметин на спине и плечах остались после интенсивного, но неаккуратного лечения Флемет (кажется, при Остагаре в нее всадили стрелы три), да и незатягивающиеся следы на запястьях теперь приходилось прятать под длинными рукавами мантий; волосы вместо русых теперь были светло-седыми, какими-то мышиными и потеряли почти всю свою длину — не могла теперь магесса любовно тратить время на заплетание кос, ограничиваясь лишь расчесыванием неровных прядок. По мнению Амелл, ее теперь можно было демонстрировать как чудище на ярмарках или же, чуть разукрасив, заставлять смешить ребятню.

Руки привычно касались холодного пола, и девушка, блаженно улыбнувшись, прикрыла глаза. Амелл была неисправимой оптимисткой и верила только в хорошее. Ее «сегодня» же закончилось прямо сейчас, так что по старой привычке она не стала взвешивать события (которых и не было) и просто, почти мгновенно заснула. Ее организм слишком хорошо помнил, что такое непрерывные перебежки по Глубинным тропам или лесным пещерам, где не удавалось и глаз сомкнуть то от терзающего предчувствия, то от животного страха, потому предпочитал восполнять силы при любом удобном случае, если он, конечно, подворачивался.

Амелл снова, уже совсем слабо улыбнулась сквозь сон. Отчего-то сегодня ей не виделась Тень такая, как есть — серая, расплывающаяся, унылая, с темными развалинами, полная и демонов, и добрых духов. Кто-то из ее обитателей хотел заполучить оболочку, а кто-то не хотел ничего.

Но сегодня магессе снился суровый рыцарь-капитан Каллен, потому во сне она еле различимо улыбалась.